Дорога за горизонт

«Хотя – не так всё плохо – утешил себя юноша, косясь на расхаживающего по мостику капитана. – Эта «Леопольдина», конечно, отменно ходит под парусами; стоит ветру ещё немного отойти к бакштагу, и её будет уже не нагнать, как ни колдуй мех в машинном. Но – где-то на закатной стороне горизонта, в вечерней дымке притаился «Разбойник». Клипер идёт беглянке напересечку, и на яхте об этом не знают. Радиосвязь на кораблях – дело невиданное, а ведь на «Корейце» есть ещё и радиолокатор! Дистанция для техники двадцать первого века плёвая – каких-то тридцать пять миль. Вот, на зеленоватом ЖК-экранчике ясно видны две отметки. Возле каждой – группа из букв и цифр, а так же пунктирная линия со стрелкой – курс. Та, что мористее – это «Разбойник». Идёт на пересечку, под острым углом к курсу яхты и, если ветер не изменится, мачты клипера появятся над горизонтом часа через полтора. Интересно, скомандовал ли Николкин батя ставить паруса? Вполне мог: «Разбойник» неплохой парусный бегун, а его угольные ямы вот-вот покажут дно: как раз перед самым появлением экспедиции, капитан Овчинников собирался уводить клипер в Санта-Крус-де-Тенерифе[97], на бункеровку.

Между канонеркой и клипером, маячит ещё одна отметка. «Комюс». Корыто Её величества, королевы Виктории. Недурной ходок, броневая, невиданная раньше сих пор на кораблях такого типа, палуба; по сути, перед нами первенец нового класса бронепалубных крейсеров. Два орудия калибром сто семьдесят восемь мэмэ, дюжина шестидюймовок, десяток малокалиберок и митральез – внушительно в сравнении с тремя шестидюймовками и четырьмя стасемимимиллиметровками «Разбойника». Да и то сказать – что это за пушки? Старые дульнозарядные орудия семидесятых годов выделки. Английские, правда, не лучше – трухлявые «клыки» Королевского флота вызывают у русских моряков презрительные усмешки. Но всё же, двенадцать шестидюймовок – многовато для старика «Разбойника», напрочь лишённого броневой защиты.

А вот «Кореец» выглядит на фоне «Комюса» более чем солидо – даже если забыть о радиолокаторе, безотказно выдающим точнейшие данные о курсе, скорости и дистанции до цели. Новейшие трилцатипятикалиберные восьмидюймовки превосходят английские «канноны» как по дальнобойности, так и по остальным параметрам, не говоря уж о скорострельности: орудия канонерки заряжаются с казённой части. Несущий в качестве защиты лишь лёгкую десятимиллиметровую броневую палубу, «Кореец» имеет все шансы пустить посудину Её Величества ко дну, не подставляясь под ответные залпы. Беда в том, что с «Комюсом», дойди дело до стрельбы, придётся иметь дело сначала «Разбойнику», а старенькому клипера этот явно не по зубам.

Дым из трубы повалил гуще – механик «Корейца» надрывал машины, выполняя приказ. Остолецкий удовлетворённо кивнул и что-то бросил стоящему рядом сигнальщику. Матрос лихо вытянулся, козырнул, скатился с мостика и кинулся на полубак – туда, где у правого борта, рядом с отцом Ивана, виднелась изящная фигурка законной владелицы «Леопольдины».

После встречи экспедиции с русскими кораблями, положение бельгийской аристократки, и без того двусмысленное, стало совсем уж сомнительным. Берта постоянно ощущала на себе косые взгляды – и никакие легкомысленные купальные костюмы тут помочь не могли. На «Корейце» молодую женщину сразу и безоговорочно отнесли к разряду подозрительных чужаков. История её появления, предательство слуги Жиля, плен, побег, нападение на реке, приключения в трущобах Бомы – Семёнов не стал скрывать ничего. Командир особого отряда сгоряча распорядился посадить Берту под арест в одной из офицерских кают, и лишь горячее заступничество Олега Ивановича спасло её от столь незавидной участи. Теперь она ни на шаг не отходила от начальника экспедиции; в его отсутствие роль добровольного надзирателя брал на себя Садыков. Поручик держался с дамой неизменно вежливо, даже приветливо – но его спокойная ирония не могла обмануть бедняжку. На «Корейце» Берта была в плену, и лишь деликатность русских моряков делала это состояние сколько-нибудь терпимым.

Оказавшись в Боме, Олег Иванович и Садыков невесть какими ухищрениями сумели навести справки о Жиле. Бывший стюард, донельзя раздосадованный тем, что добыча в очередной раз ускользнула, готовился покинуть Конго. В одном из колониальных особняков, где проживали богатые европейцы и чиновники Свободной Республики Конго, он имел встречу с неким лицом – и Семёнову хватило одного взгляда, чтобы опознать в собеседнике самого ван дер Стрейкера! Круг замкнулся – теперь не осталось сомнений, что за невзгодами экспедиции, начиная от засады в подземном лабиринте и заканчивая финальным нападением на реке, стоит бельгийский авантюрист. Удалось даже проследить, как из порта в особняк Стрейкера была доставлена тщательно укутанная мещковиной статуя «тетрадигитуса» – для того, чтобы днём спустя отправиться на «Леопольдину».

Медлить было нельзя: стоит статуе покинуть Бому – и ищи её, свищи. Оставалась последняя надежда – прежде, чем след яхты затеряется в Атлантике, надо связаться с русскими кораблями и перехватить «Леопольдину» сразу после выхода в океан. И вот ещё вопрос – откуда проклятый бельгиец и его подручный прознали о планах экспедиции? Олег Иванович рассказал своим спутникам о русских кораблях на пароходике, уже после предательства Жиля, так что злодеи никак не могли об этом узнать…

Опять же – Берта. Чувства, что испытывал Семёнов по отношению к ней, не могли отогнать горьких мыслей: да, хозяйка «Леопольдины» вполне может быть связана со своим бывшим слугой – и тогда именно от неё сведения утекают к противнику.

В Боме Берта безотлучно сидела под охраной – хорунжий не сводил с неё глаз, порой преступая все мыслимые нормы приличия. Иного выхода не было: стоило сведениям просочится наружу, и Бома превратилсь бы для русских в мышеловку. Но – обошлось; на борту «Корейца», Семёнов избавил свою пассию от неусыпного надзора, взяв его на себя.

Олегу Ивановичу нелегко было видеть недоумение в глазах сына. К тому же он просто-напросто стеснялся своего чувства к Берте. И не мог внятно ответить сыну на простейший вопрос – на кой бес сдалась ему эта явственная шпионка? В итоге, оба пришли к молчаливому соглашению: отец ни словом не упоминает о Берте, а Иван делает вид, что в упор её не видит. Берте хватило ума и такта, чтобы не замечать такого положеняи вещей. Дни напролёт она молчала, ограничиваясь короткими репликами по всяким пустяковым надобностям.

* * *

– Петр Полуэктович, а стоит ли так насиловать машины? Неровён час, подшипники разобьём, заклиним вал. Вон, у левого винта лопасть погнута, на больших оборотах вибрация ощущается весьма солидно. Может пострелять вдогонку, хоть картечами, пока дистанция позволяет? Глядишь, и паруса порвём, а там уж…

И лейтенант, в подтверждение своих слов положил руку на поручень. Иван, стоя за тумбой терминала локатора, машинально повторил этот жест – да, корпус канлодки пронизывала дрожь.

– Думаете, я сам не понимаю, Богдан Владимирович? – пожал плечами Остолецкий. – А что делать? Таким ходом яхта к темноте оторвётся, и мы не сможем навести на неё клипер. Ничего, если приключитсяполомка – доползём как-нибудь до Мадейры под парусами, а там починимся. Понимаю, не хочется – ну так думаете, мне великая охота калечить новенький корабль? А что делать, батенька? Ещё час такого хода, и мы этих злодеев потеряем. А стрелять – нет, нельзя; на такой дистанции положим картечь по корпусу, поубиваем кого не надо. Нет уж, воздержимся пока от радикальных мер. Негоже нам первыми кровь проливать, пусть уж лучше мех постарается, авось, машина и сдюжит.

Иван, стоявший за тумбой «Фуруны» чуть не выругался. Ну что там плетут эти «господа офицеры»!? Опять три кита русского бытия – «авось, небось и накоси выкуси?» Не по чину гардемарину встревать в беседу старших по чину, да ещё и на мостике – но что делать, если эти самые «старшие» ни хрена не понимают в деле, которое, им поручено? И вот-вот всё испортят? Привыкли, понимаешь, мыслить в пределах видимого горизонта, нет, чтобы зайти в радиорубку да расспросить понимающего человека… И ведь объяснял, язык, можно сказать, стёр – и что?! Яхта у них оторвётся… марсофлоты[98] хреновы…