– Не хотите ли помыть руки, мисс? – спросила горничная полушепотом.
Она провела меня наверх в ванную – сплошь красное дерево, мрамор и витражное окно. Я начала уже думать, что, наверное, очень даже уместно, что в холщовой сумке у меня автобиография кардинала Ньюмена, и, пока мыла руки и поправляла прическу, вдруг поймала себя на мыслях об Оксфордском движении и архитектуре, которая с ним ассоциируется. Но потом меня вдруг охватила тревога, пока я ждала у двери ванной на темной лестничной площадке, а после кралась вниз по лестнице, недоумевая, куда же мне идти, когда спущусь на последнюю ступеньку. Внизу я с удивлением обнаружила, что в коридоре меня ждет Иврард, перебирая гору старых визитных карточек, скопившихся в латунной плошке на старинном сундуке.
– Мама скорее всего в гостиной. – Он открыл передо мной дверь.
В гостиной нас ждали две женщины: одна стояла у камина, а другая сидела на краешке стула, сложив на коленях руки.
– Это моя мама, – сказал Иврард, подводя меня к стоявшей у камина женщине, которая была высокой, с таким же, как у него, длинным носом, – а это… э… – Он поглядел на серенькую непримечательную женщину, сидевшую на краешке стула, точно это мог быть кто угодно или вообще никто, а потом перевел взгляд на мать.
– Мисс Джессоп, дорогой, – подсказала та.
– А, да, конечно.
Мисс Джессоп! Вспомнив телефонный разговор с миссис Боун, я посмотрела на непримечательную женщину с новым интересом. «Если это мисс Джессоп, могу только надеяться, что вы звоните, чтобы извиниться…» По ее виду и не скажешь, что она способна на нечто такое, что потом потребует извинений. Что же она такого сделала? Наверное, я никогда не узнаю. Надо полагать, теперь между ней и миссис Боун все уладилось.
Мы обменялись вежливыми фразами, и миссис Боун вовсе не показалась мне эксцентричной. Я уже было решила, что Иврард чересчур придирчив к матери, как она вдруг размеренно произнесла:
– Мы с мисс Джессоп очень интересуемся уничтожением древоточцев в мебели.
– Надо полагать, это очень важно, – откликнулась я. – Очень часто мебель бывает поражена древоточцем, и с этим ничего нельзя поделать.
– Но сейчас ведь на рынке существует весьма эффективная смесь, – сказала миссис Боун, сжимая руки почти в благоговейном восторге. – Ее использовали во многих известных всем зданиях – с замечательным результатом. – Она начала перечислять различные колледжи Оксфорда и Кембриджа и соборы. – Ее применяли даже в Вестминстерском соборе, – объявила она.
– Нет, конечно же, не в Вестминстерском соборе, мама, – возразил Иврард. – Там дерево недостаточно старое.
– Может, в Вестминстерском аббатстве? – предположила я.
– Ну, какое-то отношение к Вестминстеру это имело, – снизошла миссис Боун. – Верно, мисс Джессоп? – Она устремила на гостью грозный взгляд.
Мисс Джессоп как будто согласилась.
– Пожалуй, неплохо бы выпить хереса, – сказал Иврард и улизнул из гостиной.
Я подумала, что надо как-то оживить готовый зачахнуть разговор, а потому похвалила головы животных в холле: мол, какие замечательные там экземпляры.
– Мой муж добыл их в Индии и Африке, – объяснила миссис Боун. – Но сколько их ни стреляй, всех не перебьешь.
– О да, ужасно было бы, если бы они вымерли! Самых редких животных теперь, наверное, держат в заповедниках.
– Дело не столько в животных, сколько в птицах, – свирепо откликнулась миссис Боун. – Вы не поверите, мисс… э… Не далее как сегодня я сидела у окна, день был такой ясный, что я открыла нижнюю раму и вдруг почувствовала, как что-то упало мне на колени. И знаете, что это было? – Она пристально на меня уставилась.
Я сказала, что ни малейшего не имею понятия.
– Неприятность, – произнесла она почти победно и тем напомнила мне Уильяма Колдикота, а после, понизив голос, пояснила: – Из птички, понимаете? Она делала свои дела… При мне, пока я сидела в своей собственной гостиной!
– Ужасно, – загипнотизированно откликнулась я, чувствуя, что не способна даже рассмеяться.
– И это еще не самое худшее, – продолжала она, роясь в ящиках маленького секретера, который стоял раскрытый и как будто был набит старыми газетами. – Вот, прочтите.
Она подала мне вырезку с заголовком «Сова кусает женщину», из которой я уяснила, что однажды вечером в окно некоего коттеджа влетела сова и укусила его хозяйку за подбородок.
– И вот это. – Миссис Боун протянула мне другую вырезку, где рассказывалось, как лебедь сбил девочку с велосипеда. – Что вы на это скажете?
– Просто случайность, наверное.
– Случайность! Даже мисс Джессоп согласна, что это больше, чем простая случайность, правда, мисс Джессоп?
Мисс Джессоп издала дрожащую трель, которую можно было принять за «да» или «нет», но которой не позволили перейти в человеческую речь, поскольку вмешалась миссис Боун, чтобы сообщить Иврарду, что мисс Джессоп не захочет херес.
– Империя птиц! – продолжала она. – Очень боюсь, что однажды до этого дойдет.
Иврард посмотрел на меня с некоторой тревогой, но я сумела поддерживать разговор, пока миссис Боун не объявила, что пора за стол.
– Вам пора домой, мисс Джессоп, – сказала она. – Мы садимся обедать.
Встав, мисс Джессоп надела перчатки. Потом со слабым кивком, как будто относящимся ко всем нам, тихонько вышла из комнаты.
– Я стараюсь есть как можно больше птицы, – сказала миссис Боун, когда мы принялись за жареного цыпленка. – Заказываю ее в универсамах «Хэрродс» или «Фортнумс», а иногда сама иду и выбираю в отделах охлажденного мяса. Там очень красиво выкладывают полуфабрикаты – в заливном и с разными украшениями. По крайней мере мы можем поедать наших врагов. Иврард, дорогой, как называлось то племя в Африке, что известно каннибализмом?
– В Африке несколько тысяч племен, мама, – терпеливо ответил Иврард, – и многие из них были и, вероятно, до сих пор остаются каннибалами.
– Но ведь британские власти положили этому конец, верно? – спросила я.
– Определенно попытались, – согласился Иврард. – И миссионеры тоже много потрудились на ниве просвещения.
– Да, наверное, туземцы тогда поняли, что так нельзя, – неуверенно откликнулась я, задумавшись, действительно ли антропологи одобряют уничтожение старых обычаев.
– Миссионеры принесли уйму вреда, – твердо заявила миссис Боун. – У туземцев собственные верования, многие из которых очень древние, гораздо древнее наших. Не наше дело пытаться заставить их измениться.
– Мама не христианка, – объяснил Иврард без всякой необходимости.
– Моего сына зацапали иезуиты, мисс… э… – продолжала, обращаясь ко мне, миссис Боун. – Эти иезуиты ни перед чем не остановятся. Вы даже представить себе не можете, что они творят в своих семинариях. Могу одолжить вам кое-какие очень познавательные памфлеты, если вам интересно.
К тому времени я уже окончательно растерялась и отчаянно хотела, чтобы Иврард хотя бы предпринял попытку перевести разговор в более нормальное русло, но это, вероятно, было решительно невозможно. Мне пришло в голову, что задача поддерживать светскую беседу целиком и полностью легла на мои плечи. К половине десятого я уже настолько устала, что почувствовала себя немного обиженной, и решила поехать домой.
– Вы произвели благоприятное впечатление, – сказал Иврард, когда я заталкивала памфлеты про древоточцев и иезуитов в холщовую сумку к кардиналу Ньюмену и буханке хлеба. – Большинство людей совершенно неспособны вести разговор с мамой. Я вами восхищаюсь.
– Но я привыкла справляться с подобным, – отозвалась я. – Быть дочерью священника – отличная практика. – А сама подумала, что с такими, как Нейпиры, моего опыта прискорбно мало. – Прекрасно, что у вашей матери столько интересов. Часто немолодые люди думают только о себе и своих болезнях.
Птицы, древоточцы и иезуиты… – это звучало почти как название стихотворения, но я не могла припомнить, писал ли кто-то что-то подобное.
– Да, жизнь у нее, наверное, насыщенная, но с ней становится трудновато.
