– По-вашему, это было бы не вполне прилично?
– Прилично? – Сев прямее, миссис Моррис поправила черную фетровую шляпу, которую не снимала даже во время уборки. – Не мне об этом судить. Но это противоестественно, когда мужчина живет без жены.
– Священники часто не хотят жениться, – объяснила я, – или думают, что им лучше не жениться.
– Страсти у всех бурлят, – не к месту буркнула миссис Моррис. – Плоть есть плоть, знаете ли, так в Библии сказано. Впрочем, нам сейчас мало чего достается. Будь он настоящим отцом, как отец Богарт, – продолжала она, упомянув священника римско-католической церкви в нашем районе, – вы бы это поняли.
– Но, миссис Моррис, вы же регулярно ходите в церковь. Я думала, вам нравится отец Мэлори.
– Ну да, правду сказать, я ничего против него не имею, но все равно так неправильно. – Допив чай, она отнесла чашку в раковину. – Сейчас быстренько все помою.
Я смотрела на ее чопорную бескопромиссную спину, которая словно и не сгибалась вовсе, хотя раковина была установлена низко, и спросила:
– Вас что-то расстроило? Что-то, связанное с отцом Мэлори?
– О, мисс! – Она повернулась ко мне. С ее покрасневших рук капала горячая вода. – Все дело в той старой черной штуке у него на голове, в которой он каждый день ходит в церковь.
– Вы про его биретту? – в недоумении спросила я.
– Не знаю, как уж там он ее называет. Она как шапочка.
– Но вы много лет ходите в Сент-Мэри. Наверное, вы к ней уже давно привыкли.
– Ко мне тут приехали сестра Глэдис с мужем, они сейчас у нас живут. В воскресенье вечером я повела их в церковь, и им там совсем не понравилось, даже ладан. Глэдис сказала, что церковь у нас католическая или еще какая и мы не успеем оглянуться, как будем папе пятки целовать.
Она села с посудным полотенцем в руках. Вид у нее сделался такой встревоженный, что я не удержалась от улыбки.
– Конечно, мы с Эваном, – продолжала она, – всегда ходили в Сент-Мэри, поскольку тут близко, но сейчас она совсем не такая, как та, в которую я ходила в детстве, когда священником был мистер Льюис. У него не было ладана, и в старой черной шапке он не ходил.
– Наверное, так, – согласилась я, поскольку знала приморский городок, откуда она приехала, и помнила «английскую» церковь – необычную, со множеством часовен и с десятью заповедями на валлийском и английском по обе стороны алтаря, с особой утренней воскресной службой для туристов. Я не помнила, претендовал ли город на «католические привилегии» и получил ли он их.
– Я всегда была верующей, – гордо продолжала миссис Моррис. – Но в папистскую церковь ни ногой и какого-то там папу знать не хочу. Туфлю еще ему целовать, тьфу! – Она подняла взгляд, уже почти смеясь, не вполне уверенная, не подшучивали ли над ней Глэдис с мужем.
– В соборе Святого Петра в Риме, – объяснила я, – есть статуя, и люди вправду целуют ей туфлю, но только римские католики. – Последние два слова я намеренно подчеркнула. – Разве вы забыли, что объяснял в прошлом году отец Мэлори в утренних проповедях по воскресеньям?
– А, так это было по утрам в воскресенье? – Она рассмеялась с издевкой. – Хорошо ему стоять и разглагольствовать про папу. Кто угодно так может. Но кто будет готовить воскресный обед?
Такой вопрос ответа не предполагал, и мы посмеялись вместе – две женщины против всего рода мужского. Миссис Моррис вытерла руки и, порывшись в кармане передника, достала мятую пачку сигарет.
– Давайте-ка покурим, – весело заявила она. – Значит, я просто перескажу им, мисс Лэтбери, что вы там говорили про статую.
Я решила, что не слишком преуспела в попытке наставить миссис Моррис по части различий между нашей церковью и римско-католической, но, пожалуй, Джулиан Мэлори продвинулся бы не больше моего.
Когда она ушла, я сварила себе на ленч яйцо в мешочек и как раз готовила кофе, когда в кухонную дверь постучали.
Это была миссис Нейпир.
– У меня к вам чуточку нескромная просьба, – сказала она с улыбкой.
– Входите, выпейте со мной кофе, я только что сварила.
– Спасибо, было бы очень хорошо.
Мы прошли в гостиную, и я зажгла конфорку. Миссис Нейпир осматривалась с откровенным интересом и любопытством.
– Довольно мило, – сказала она. – Надо полагать, здесь собрано все лучшее из сельского пастората?
– По больше части, хотя время от времени я что-то докупала.
– Послушайте, – сказала она вдруг, – я хотела спросить: не могла бы ваша уборщица, та, что была тут утром… не могла бы она и у меня убираться? Например, по утрам, когда вас нет?
– Рискну предположить, что она будет рада приработку. К тому же она очень хорошо справляется. Иногда убирает в доме священника.
– Ах, священника. – Миссис Нейпир скорчила рожицу. – А сам священник ко мне заглянет?
– Могу его попросить, если хотите, – серьезно отозвалась я. – Я дружна с ним и его сестрой.
– Так он не женат? Один из тех… я хотела сказать, из тех, что не женятся, – добавила она извиняющимся тоном, точно сболтнула нечто, что могло меня обидеть.
– Да, он не женат, и поскольку ему около сорока, то рискну сказать, что уже и не женится.
Похоже, в последнее время мне приходится довольно много и часто говорить о целибате вообще и о взглядах на него Джулиана Мэлори в частности и я немного устала от темы.
– Как раз в таком возрасте и срываются с цепи, – рассмеялась миссис Нейпир. – Я всегда думала, что священникам нужны жены, чтобы управляться в приходе, но, наверное, в его пастве по большей части благочестивые старушки, которым и делать-то нечего, так что все в порядке. Cвятой каплун… ну, вы понимаете, о чем я.
Я решила, что миссис Нейпир нравится мне ничуть не больше, чем в нашу первую встречу. К тому же она роняла пепел на мой недавно вычищенный ковер.
– Ваш муж скоро возвращается? – спросила я, чтобы прервать неловкое молчание.
– Довольно скоро, – небрежно отозвалась она и, погасив сигарету в блюдечке, которое вовсе не предназначалось под пепельницу, собралась уходить. – Знаю, это звучит ужасно, – добавила она, останавливаясь у окна, – но я правда не слишком-то рада его возвращению.
– Наверное потому, что долго его не видели, – тактично ответила я.
– Разницы, по сути, нет никакой, но дело не только в этом.
– Конечно же, все наладится, когда он будет с вами и вы снова друг к другу привыкнете, – сказала я, начиная осознавать свою неосведомленность, как и положено незамужней и неопытной женщине при обсуждении подобных вещей.
– Может быть. Но мы такие разные. Мы познакомились на вечеринке во время войны и влюбились друг в друга самым глупым романтическим образом, как многие тогда влюблялись. Сами знаете…
– Да, наверное.
В свою бытность в ведомстве по цензуре я читала, что так бывает, и иногда мне хотелось вмешаться и посоветовать обеим сторонам: погодите немного, пока не будете совершенно уверены.
– Рокингхем, конечно, очень недурен собой, и все считают его милым и очаровательным. У него есть кое-какой доход, и ему нравится баловаться живописью. Но дело в том, – она с очень серьезным видом повернулась ко мне, – что он не понимает и не хочет ничего понимать в антропологии.
Я слушала в недоуменном молчании, потом наивно спросила:
– А разве он должен?
– Ну… пока его не было, я ездила в экспедицию в Африку и познакомилась там с Иврардом Боуном. Его полк был там расквартирован. Он тоже антрополог. Вы, наверное, видели его на лестнице.
– Да, кажется, видела. Высокий блондин.
– Мы хорошо сработались, а когда люди занимаются вместе научной работой, между ними возникает особая связь. У нас с Рокингхемом такого просто нет.
«Она всегда называет его Рокингхемом?» – не к месту подумала я. Это звучало слишком официально, и тем не менее было непонятно, как бы это сократить, если, конечно, не называть его Роки или каким-нибудь другим дурацким именем.
– Но ведь у вас с мужем есть что-то общее, возможно, более глубокое и постоянное, чем ваша работа? – спросила я, сочтя, что должна внести свой вклад в этот трудный разговор.
