За это путешествие проехал он 2700 верст — немного меньше, чем довелось пройти ему за всю войну, и вновь эта дорога из Тарутина вернула его душой и сердцем в ту осень 1812 года.
В начале 1818 года Барклай снова поехал в Петербург. На сей раз он попросил царя об аудиенции, чтобы добиться от него разрешения либо выйти в отставку, либо получить длительный отпуск для основательного лечения. (Врачи советовали ехать на модные тогда чешские курорты Мариенбад и Карлсбад.) Александр разрешил Барклаю отойти от дел на два года и выдал фельдмаршалу на предстоящую поездку сто тысяч рублей.
Деньги были огромные, и Барклаи решили, что в Чехию поедет не один Михаил Богданович, а и Елена Августа, и любимица его — пятнадцатилетняя Кристель, и двадцатилетний сын Магнус, и еще двое родственников — племянник и племянница Елены Августы.
Более того, значительную часть царских денег решено было потратить на обучение Кристель за границей.
28 апреля 1818 года Михаил Богданович, его семья и сопровождавший их врач, адъютант и слуги в четырех каретах выехали из Бекгофа.
Вскоре они приехали в Столбен — новое имение Барклаев, купленное Михаилом Богдановичем полгода назад за семьдесят тысяч рублей и находящееся в шестидесяти верстах к северо-востоку от Риги.
Особняк, расположенный в старинном парке, тихие аллеи, почтительные слуги — все было достойно князя и фельдмаршала.
После непродолжительного пребывания в Столбене кортеж двинулся дальше. Но чем дальше ехали они на юго-запад, тем медленнее было их движение и длительнее и чаще остановки из-за того, что Михаилу Богдановичу с каждым днем становилось все хуже. Барклаи на несколько дней остановились в Риге, потом в Мемеле (ныне Клайпеда), затем в Тильзите. После Тильзита здоровье Михаила Богдановича сдало окончательно. Он жаловался на сильные боли в груди, и, когда кареты подъезжали к Инстербургу (ныне город Черняховск Калининградской области), врач решил сделать экстренную остановку, хотя до города было не более получаса езды.
Выйдя из кареты, Барклай уже не мог идти, и его отнесли в ближайший дом. Это оказалась богатая помещичья мыза Штилитцен, расположенная вплести верстах к северо-востоку от Инстербурга. Больного усадили в кресло, и он, сидя в кресле, в тот же вечер умер.
Это случилось 13 мая 1818 года.
На следующий день произвели вскрытие. Баталин констатировал, что, кроме сильнейшего артрита — профессиональной болезни моряков и военных, Барклай страдал и острой сердечной недостаточностью. Сказались бесконечные походы, ночевки под открытым небом в стужу и на ветру, грубая пища, нервные перегрузки и старые раны. Один переход через Кваркен чего ему стоил!
Решено было тело покойного забальзамировать и отвезти в Россию, а на месте смерти — так же, как это было сделано с умершим Кутузовым, — захоронить сердце.
Сердце Барклая положили в урну и погребли в трехстах метрах от дома, где он умер.
Он умер в Восточной Пруссии, и первым узнал о произошедшем король Фридрих Вильгельм III. Он тут же выслал в Штилитцен почетный караул, который сопровождал гроб с телом Барклая до самой русской границы.
Александр I узнал о смерти Барклая 26 мая. И эта весть застала его в путешествии, прерванном осенью прошлого года.
На сей раз царь ехал в Войско Донское, и Михайловский-Данилевский снова сопровождал Александра.
Вот что сообщал он в своих воспоминаниях:
«Мая 26-го. Рано поутру в Павловском, в 384-х верстах от Черкасска была панихида по фельдмаршале Барклае-де-Толли. Известие о его смерти… сильно поразило императора; Его Величество несколько раз перечитывал донесение, присланное к нему по сему поводу от начальника Главного штаба 1-й армии Дибича… Генерал Дибич прислал государю большой ящик с запечатанными бумагами покойного фельдмаршала, из коих император фамильные бумаги возвратил супруге его, а прочие, коих содержание не известно никому, оставил у себя.
Я узнал впоследствии от сына фельдмаршала, что рукопись о войне 1812 года, которую все почитают его сочинением, есть подложная и что он ничего не писал о сем походе. О войне 1813 года издана под его руководством полковником Козеном по-немецки книга под заглавием: «От осады Торна до взятия Парижа», автор — Ф.К., издано Артманном в Риге, к которой собственноручные замечания и дополнения фельдмаршала, коих нельзя по разным обстоятельствам издать в свет, хранятся у его сына».
На границе России гроб был встречен русским почетным караулом, который сопровождал тело Барклая до Риги. Караулом командовал боевой соратник фельдмаршала — генерал Иван Иванович Дибич.
30 мая 1818 года в Риге состоялась торжественная церемония похорон. На улицах шпалерами стояли войска, во время гражданской панихиды с прочувствованным надгробным словом к собравшимся обратился Эстляндский генерал-губернатор Паулуччи — старый интриган и недоброжелатель Барклая, смерть которого, казалось, примирила бывшего начальника штаба 1-й Западной армии с его бывшим командующим.
Во время отпевания по обеим сторонам гроба стояли два священника — лютеранский и православный, как бы символизируя близость умершего обеим церквям. Под звон колоколов, траурную музыку и грохот артиллерийского салюта останки фельдмаршала перевезли в часовню кладбища при гарнизонной церкви, в родовую усыпальницу Смиттенов — замок Хельме в двух верстах от Тырве. Оттуда Елена Августа уехала в Столбен.
Здесь вдову Барклая ожидало письмо Александра I. Выражая соболезнование в связи с несчастьем, постигшим Елену Августу, царь писал о выдающихся достоинствах и замечательных душевных качествах Барклая. «Государство, — писал Александр, — потеряло в его лице одного из самых ревностных слуг, армия — командира, который постоянно показывал пример высочайшей доблести, а я — товарища по оружию, чья верность и преданность всегда были мне дороги».
Александр высказал пожелание, чтобы тело Барклая было похоронено в Казанском соборе, там, где уже покоился Кутузов, но вдова настояла на том, чтобы прах ее мужа остался в Бекгофе, где хотела покоиться после смерти и она, навеки рядом с ним.
На месте смерти Барклая, в Штилитцене, на деньги короля Фридриха Вильгельма III был сооружен четырехметровый обелиск. Автором памятника был знаменитый берлинский архитектор и художник Карл Фридрих Шинкель.
Двенадцать лавровых венков украшают верхнюю часть обелиска. На двух гранях памятника — на одной на русском, на другой — на немецком языках — выбиты надписи, перечисляющие все награды и титулы Барклая. На двух других гранях выбито: «Достойному полководцу, проложившему себе стезю славы мужеством и храбростью во многих боях и ознаменовавшемуся победами, предводительствуя союзными войсками в войне, освободившей народы в 1813, 1814 и 1815 годах, соорудил сей памятник король Фридрих Вильгельм III». На цоколе памятника сидят по углам четыре бронзовых орла, готовые взлететь на все четыре стороны света, а под ними, у самой земли, лежат барабаны и трубы, кирасы и шлемы, сабли и шпаги, штыки и ружья, пушечные стволы и ядра.
А через пять лет неподалеку от Бекгофа на деньги Елены Августы скульптором Щедриным был построен великолепный мавзолей, где и ныне покоится прах Барклая и его жены.
Этот мавзолей, называемый Великой гробницей Эстонии, стоит на высоком холме, на котором любил вечерами прогуливаться больной фельдмаршал. Здесь, в толще холма, еще при жизни, он похоронил своего боевого коня.
Деревушка, возле которой стоит мавзолей, называется Йыгевесте.
Внутренность Великой гробницы Эстонии богато изукрашена бронзой и мрамором. Центром помещенной там скульптурной композиции стал бюст Барклая и мраморный барельеф работы ваятеля Владимира Ивановича Демут-Малиновского — профессора Петербургской академии художеств.
По чертежам Демут-Малиновского в Тарту на деньги сослуживцев был сооружен бюст Барклая, а в 1837 году по велению императора Николая I скульптор Борис Иванович Орловский создал два памятника — князю-фельдмаршалу Голенищеву-Кутузову и князю-фельдмаршалу Барклаю-де-Толли. Памятники были установлены в 25-летнюю годовщину изгнания французов из России у Казанского собора в Петербурге, храма воинской доблести, куда в 1812–1815 годах свозились ключи от взятых вражеских городов, захваченные в сражениях знамена и пушки.
