Выживший: роман о мести

Гласс жадно вглядывался в изображение – не в карту Кларка, которую знал по долгим бдениям в конторе «Росторн и сыновья» и по более поздним штудиям в Сент-Луисе, – а в подробности, добавленные Кайовой: в карандашные штрихи, результат десятилетнего собирания сведений.

Кайова забросал Гласса вопросами. Сколько дней поднимались по Гранд, пока дошли до верхней развилки? Где в реку впадали ручьи? Какими ориентирами отмечен путь? Есть ли бобры и прочая живность? Сколько леса? Есть ли признаки обитания индейцев? Каких племен? Острый карандаш Кайовы наносил на черте все новые и новые знаки.

Гласс в свою очередь получил сведений не меньше. Хоть он и держал в памяти примерную карту, в преддверии одиночного путешествия новые детали обретали дополнительную важность. Сколько миль отделяют манданские селения от форта Юнион? Каковы главные притоки в местностях выше манданских и сколько между ними миль? Каков ландшафт? Когда замерзает Миссури? Где можно срезать путь между изгибами реки? Он скопировал себе главные участки карты Кларка, сосредоточившись на территории между фортом Юнион и манданскими селениями и прорисовав русло Йеллоустоун и Миссури на сотни миль выше форта Юнион.

Кайова с Глассом засиделись далеко за полночь. Французы давно ушли спать, от тусклого масляного светильника метались по бревенчатым стенам причудливые тени. Изголодавшийся по содержательным разговорам, Кайова не хотел отпускать редкого собеседника, тем более когда узнал о путешествии Гласса от Мексиканского залива до Сент-Луиса, и не отстал от гостя, пока тот не нарисовал на чистом листе примерную карту техасских и канзасских равнин.

– Вы очень пригодились бы в форте, путешественники просто изнывают по таким сведениям.

Гласс покачал головой.

– В самом деле, mon ami. Отчего бы вам не остаться на зиму? Я положу вам жалованье.

Гласс вновь мотнул головой, на этот раз решительнее.

– Меня ждут другие дела.

– Не напрасная ли трата сил для человека ваших способностей? Бродить по Луизиане в разгар зимы… Может, пуститесь в погоню за обидчиками по весне? Если не передумаете.

Сердечность предыдущей беседы разом испарилась, словно из дверей повеяло морозной стужей. Гласс метнул в Кайову яростный взгляд, и тот немедленно пожалел о сказанном.

– Я не просил у вас совета.

– Нет, месье. Конечно, нет.

Гласс, утомленный ночным бдением, добрался до постели всего часа за два до рассвета. Мысли упорно вертелись вокруг предстоящего отъезда, и уснуть ему удалось с трудом.

* * *

Проснулся Гласс от громкой перебранки за стеной – кто-то вопил по-французски, и хотя слов Хью не понимал, общий смысл происходящего был ясен.

Кричал Ла Вьерж Каттуар – Доминик только что пробудил его от пьяного сна. Зная привычки Луи и не надеясь поднять его обычным пинком под ребра, Доминик просто помочился ему на лицо. Оскорбленный Ла Вьерж принялся поносить брата на чем свет стоит; не отступала и скво, с которой ночевал Ла Вьерж. Видавшая в своей хижине изрядно бесчинств и даже многие из них поощрявшая, она не снесла того, что Доминик своей выходкой испортил ее лучшее одеяло, – и теперь ее вопли, похожие на верещание разъяренной сороки, неслись по всему лагерю.

Когда Гласс вышел на крыльцо, Ла Вьерж уже стоял лицом к лицу с братом, совершенно голый, как древнегреческий борец. Хотя ростом и силой он явно превосходил Доминика, три дня непрерывного пьянства вкупе с внезапным и унизительным пробуждением сделали свое дело. Впрочем, мутный взгляд и нетвердый шаг не ослабили его желания ринуться на обидчика. Доминик, прекрасно знающий бойцовские привычки брата, стоял наготове.

Ла Вьерж, набычив голову, рванул вперед, вкладывая всю силу в размах руки, готовой обрушиться на голову Доминика: еще миг – и он проломит брату череп от носа до самого затылка. Однако Доминик как ни в чем не бывало отклонился в сторону, и Луи, пролетев мимо, окончательно потерял равновесие. Доминик, двинув его сзади под колени, сбил брата с ног, и тот рухнул на спину. От удара воздух вышибло из легких, и Ла Вьерж скорчился, судорожно пытаясь вдохнуть. Обретя наконец дыхание, он разразился очередным залпом брани и попробовал встать на ноги, однако Доминик основательно двинул его в солнечное сплетение, и Луи вновь принялся хватать ртом воздух.

– Говорил тебе – утром в путь! Говорил – быть наготове, придурок! Через полчаса отплываем! – Для пущей убедительности Доминик двинул Луи ногой в челюсть, разбив ему губы.

Драка кончилась, зрители начали расходиться. Гласс спустился к реке. Лодка Ланжевена покачивалась у пристани, канат то и дело натягивался от быстрого течения. Лодки такого типа у французов назывались batard – «полукровка»: они и вправду составляли нечто среднее между традиционными видами грузовых каноэ: хоть и меньше размером, чем внушительные canots de maitre[7], «полукровки» все же были довольно вместительными и доходили почти до тридцати футов[8] в длину.

Сплавить лодку вниз по Миссури – дело несложное: Ланжевен и Профессор, пока везли в форт Бразо пушнину, выменянную у манданов, справились и вдвоем. Чтобы провести каноэ с полным грузом вверх по течению, понадобился бы десяток гребцов. И хотя Ланжевен не вез сейчас ничего тяжелого – всего лишь подарки для манданов и арикара, – для четверых гребцов такая задача была нелегка.

Туссен Шарбонно, оседлав бочку, торчал на пристани и жевал яблоко, наблюдая, как Профессор загружает каноэ под бдительным оком Ланжевена. На дне лодки, по всей длине от носа до кормы, лежали два длинных шеста – на них, распределяя вес равномерно по всему каноэ, Профессор складывал груз, аккуратно уложенный в небольшие тюки. По-французски Профессор не говорил (так некоторые шотландцы не знают английского), а Ланжевен почему-то решил, что говорить громче – значит говорить понятнее, однако крики не помогали, и Профессору оставалось ориентироваться только по жестам.

– Bon voyage, mes amis![9] – крикнул Кайова. – Не задерживайтесь у манданов!

Гласс посмотрел с лодки на Кайову Бразо, машущего с пристани вслед путникам, и перевел взгляд вперед, вверх по течению. Больше он на форт не оглядывался.

В тот день, 11 октября 1823 года, Гласс начал новый путь после долгого, больше месяца, перерыва на восстановление сил. Как ни необходим был ему отдых, Гласс считал его лишь ненужной задержкой. Теперь настало время двигаться вперед.

Часть II

Глава 16

29 ноября 1823 года

Четыре весла одновременно коснулись речной глади, тонкие лопасти прорезали волну, ушли на глубину в восемнадцать дюймов и с силой оттолкнулись от толщи воды. Каноэ, преодолевая мощное встречное течение, рвануло вперед и вдруг замедлилось на миг: весла вышли из воды, лодку чуть не подхватил обратный речной поток, однако вновь опустились – и каноэ заскользило дальше.

На рассвете, когда путь только начинался, прибрежную воду покрывал тонкий ледок. Сейчас, несколько часов спустя, река текла вольно и плавно, и Гласс, откинувшись на скамье для гребцов, лениво наслаждался лучами солнца и отрадным, полузабытым ощущением плавания по большой воде.

В первый день после выхода из форта Бразо Гласс тоже решил, что будет грести – не зря же он профессиональный моряк. Французы только посмеялись, отчего его решимость лишь окрепла, однако непригодность Гласса стала ясна в первую же минуту. Лодочники делали шестьдесят гребков в минуту – ровно и точно, как швейцарские часы, и Гласс не смог бы с ними равняться, даже будь его плечо совершенно здоровым. Через несколько минут мучений и сбоев ему в затылок шлепнулось что-то мокрое и мягкое.

– Для вас, мистер свиноед! – с чудовищным акцентом объявил Доминик, насмешливо ухмыляясь во весь рот.