Человек в тени какое-то время размышляет. Он снова смотрит в стакан, но если и хочет выпивки в качестве платы за историю, то не озвучивает свою цену, и арфистка продолжает ждать.
— Я могу лишь поведать так, как рассказывали нам, — говорит человек. — Я могу сплести для тебя историю, но кто знает, какие нити в ней подлинные?
Его пальцы лениво играют со стаканом; затем мужчина отодвигает его в сторону и упирается локтями в стол. Лицо незнакомца, наконец появившееся из затемненной ниши, сморщено, словно его высосали досуха и остались лишь кожа да череп. Вид болезненный, щеки запали. Подбородок изогнулся крючком под обвисшим ртом. Волосы совсем седые, и в некоторых местах на черепе, иссеченном шрамами, они уже не вырастут снова. Взгляд мужчины постоянно направлен в сторону, как будто где-то там таится нечто ужасное.
— Но какая теперь разница? — спрашивает он у призраков и теней. — Они все либо погибли, либо их следы затерялись. Кому навредят воспоминания?
Тени безмолвствуют. Пока.
ГЯНТРЭЙ[5]
ПЕСОК И МЕТАЛЛ
…У безымянного солнца, в безымянном районе вдали от Разлома. Дурное начало, ведь чего можно ждать от безымянных мест, кроме неприятностей? Дурное место для поломки, дурное место, чтобы там вообще появляться, — удаленное от торговых путей, на редко используемой обходной тропе Электрической авеню, известной как Паучий проулок. Но это было именно то место, куда занесло ветхий и разваливающийся на ходу бродячий грузолет. Когда терять уже нечего, можно много чего обрести, а тайные тропинки Периферии всегда богаты уловом.
И по меньшей мере одно обстоятельство объединяет подобные медвежьи углы: сюда галактика прибивает всяческий хлам и старье.
Один из таких кусков хлама — независимое торговое судно «Нью-Анджелес», стартовавшее с Уродца и направлявшееся в Йеньйеньское скопление с грузом медикаментов и экзотического продовольствия для тех, кто не мог их производить самостоятельно. Старье же находилось здесь куда дольше. Насколько давно, не знал никто.
Имели место быть оговоренные в контракте сроки доставки, неустойка и эксплуатационная смета. Сюда же корабль попал по причине последней, принесенной в жертву первым. Что-то взорвалось, не важно, что именно, и «Нью-Анджелес» снесло в боковой канал и сублиминальную тину.
…И альфвены действительно не годятся для того, чтобы плестись на ньютоновских скоростях. Всего один резкий рывок сквозь космическую материю, чтобы соскользнуть со взлетной платформы Электрической авеню и не превратиться в выброс Черенкова, еще немного усилий для прохождения системы на параболической скорости — и после такого корабль, конечно, задымил и посыпал искрами. Здесь, у черта на куличках, его не могли остановить ни Космический Транспортный Контроль, ни магнитно-лучевые подушки, так что экстренное торможение заставило «Нью-Анджелес» напрячься до предела. Двойные альфвены орали, словно грешники в аду, пока судно наконец не вышло на спокойную ньютоновскую орбиту.
По милости физики, каждое ответвление Электрической авеню привязано к своему солнцу, но нет никакой гарантии, что к этому солнцу прилагаются планеты, по крайней мере полезные. Пока корабль сбрасывал скорость, нарезая круги вокруг небесного тела, команда пристально изучала звездную систему, нервно высчитывая параллакс, пока… Вот! Планета! Резкое ускорение, чтобы выровнять траектории; и медленное, долгое ползанье в ньютоновском пространстве, за время которого члены команды могли всласть наобвинять друг друга в случившемся.
Планеты подобного рода называют марсообразными: это был небольшой мирок с бескрайними песчаными равнинами и приземистыми серыми холмами, среди которых время от времени дули исключительно западные ветры. Здесь они были шквальными, но сам воздух оказался настолько разрежен, что от ярости бурь оставались лишь слабые отголоски. Приборы кружащегося вокруг планеты корабля обнаружили песок и железо, а при наличии кремния и тяжелых металлов человек мог починить практически все что угодно. Была сформирована десантная группа, ее оснастили экскаватором и молекулярным ситом и отправили вниз на шлюпке, в то время как инженеры и палубные офицеры, пребывая в нетерпении, остались ждать наверху.
Главный инженер Нагарай Хоган беззаботно коротал время за развлечением, основанным на законах вероятности, — к вящей радости своего помощника, который находил эти законы весьма гибкими.
Гораздо более обеспокоенным был капитан Амос Январь, который, словно в своего рода противоположность гребцу каноэ, проводил время не плывя
