/расстреливать/. Именно высокая нравственность и беспощадная борьба с этой своей нравственностью, чтобы она не нанесла вреда великому делу, и создает имидж вождя мирового пролетариата. Именно это характерное качество - /осознанная и выстраданная в борьбе с собственной нравственностью величайшая подлость/ и делает Ленина столь титанической фигурой своего времени -великолепной, немыслимой, феноменальной сволочью, создавшей партию таких же как он сволочей и победившей систему, которую подпирало чиновничество, жандармерия, дворянство, армия… тоже, конечно, сволочи, но все же не такие отпетые сволочи как Ленин и собранная им по грязным помойкам и борделям сволочная пиздобратия под общим названием РСДРП. Зная, что сволочизм - это чисто человеческая черта, нет ничего удивительного, что Ленин стяжал себе прозвище 'самый человечный человек'. Ленин наглядно показал на историческом примере, что в борьбе двух или более сволочей побеждает не та сволочь, которая сильнее, а та, которая сволочнее. Ленин оказался сволочнее всех прочих сволочей и стал законным победителем в жестокой и безжалостной кровавой сволочиной грызне, пока не нашлась на его пути еще большая сволочь по кличке Коба. С другой стороны, если человек не идет по пути порока, не имеет амбиций и не получает удовольствия от их удовлетворения за счет других людей, не испытывает, в ответ на эти действия, ударов общественной морали и угрызений собственной совести, то при одновременном отсутствии ума и таланта мы получаем не Будду и не Христа, а невзрачную скотину в человеческом образе, то есть, наблюдаем клиническую картину явного идиота. Вот так, как-то само собой и получается, что все человечество распадается на три группы, то есть, на сволочей, на идиотов, а также на тех, кто толком для себя не разобрался, кем из двух первых ему следует быть, да так и застрял посредине как половой член, который не сумел вовремя выбрать между обычным сексом и анальным, и в результате бессмысленно долбится в потную промежность на равном расстоянии между обоими отверстиями. Справедливости ради, следует отметить, что таких долбоебов по жизни - абсолютное большинство. Не успел я открыть дверцу холодильника, как Уксус запустил в щель когтистую лапу и попытался просунуть туда свою широкую башку. Я деликатно отстранил кота легким пинком ноги осведомился: - Приятель, ты что, положил туда что-нибудь и хочешь сам вынуть?
Приятель промолчал. Он мрачно смотрел, как на свет божий появляется кастрюля с овсянкой, сваренной с рыбой и яичным порошком. Я положил в миску солидную порцию каши, добавил масляный витаминный раствор и поставил миску на поднос. Кот подошел к миске, но не по прямой, а неким брезгливым полукругом, тронул миску лапой, повернул ее и гнусливо фыркнул. Понятное дело, мясной фарш вкуснее. Кот понюхал кашу, затем повернулся и посмотрел на меня выразительным взглядом. - А ты сам такое жрать будешь? - по другому перевести выражение, написанное на этой роже, было просто нельзя. - Жри давай, а то и это отберу, - ответил я на эту наглую безмолвную инсинуацию. Кот еще раз понюхал кашу, просяще посмотрел мне в лицо, в последней попытке отвертеться от овсянки, но встретив мой непреклонный взгляд, уныло опустил морду в миску и обреченно зачавкал.
Покончив с кашей, Уксус подошел ко мне и, плотоядно сощурившись, привстал на задние лапы. - Ну давай, давай скорее, век воли не видать! - так я перевел бы выражение на его морде в этот момент.
Я подкинул в воздух шарик, скатанный из полуразмороженного мясного фарша. Восемь килограммов кота взметнулись в воздух, лязгнули зубы, и шарик исчез. Некоторые шарики котище мастерски ловил когтями и тут же отправлял в пасть. Распрыгавшись, зверюга иногда начинала крушить мебель. Однажды кот таким образом опрокинул табуретку, на которую я поставил бутылку с уксусом, коим собирался сдобрить казенные пельмени. Жидкость пролилась на кота, и воняющего уксусом, обалдевшего, царапающегося зверя пришлось тащить в ванную комнату, надев на руки кожаные перчатки, и отполаскивать в ванне. Так котяра заработал свою теперешнюю кличку. До этого кот носил кличку Урсус. Я его усыновил в Америке и назвал так потому, что большой мохнатый, косолапый котенок был разительно похож на медвежонка. При перевозке моей живности через границу, мне пришлось заполнить целую кучу документов - кличка, возраст, наличие прививок, цель перевозки. В качестве цели я написал 'дальнейшее проживание'. После долгих мытарств я получил на руки заветный документ, в котором значилось: 'Разрешается к провозу восемь килограммов кота для дальнейшего проживания в г.Москве'. В предотъездной суете бедняга Уксус, чуя неладное, разволновался, потерял аппетит и похудел за две недели аж на два кило. - Пшшшшшшшшшшш!
Так, это уже не кот. Это как всегда выкипел мой кофе. Проклятье! Когда я наконец перестану варить это чертово зелье в засранной кастрюле и куплю себе кофеварку? Я долил в кофе сливок, которые слегка прокисли, но еще были годны к употреблению, намазал ломоть черного хлеба маслом, положил сверху кусок черствого сыра и откусил от получившейся конструкции большой кусок своими американскими металлокерамическими коронками, которыми покрылись в Америке мои порядком подгнившие зубы. Сколько на это ушло денег, не буду даже и рассказывать, чтобы не пугать честных людей. Когда нибудь археологи будущих культур найдут эти прекрасно сохранившиеся коронки в остатках моего истлевшего скелета и удивятся, почему всего человека нашего времени не делали из того же материала, что эти коронки. Удивляться будут столь же искренне, сколь некоторые американцы удивляются, почему самолеты, вдрызг рассыпающиеся от удара о Землю, не делают из того же материала, что и возимые ими черные ящики, которые этот удар легко выдерживают. Я отхлебнул кофе из большой фаянсовой кружки, поставил ее на стол и свесил свободную левую руку вниз. Немедленно я почувствовал как пальцы и подушечки моей ладони словно шлифуют небольшим влажным напильником. Вообще говоря, напильники сами по себе летать не умеют. Но у меня в доме живет страшный зверь с напильником на языке, который никак не может допустить, чтобы остатки масла на ладони после намазывания бутерброда пропали зря. А напильник на языке зверь использует вместо расчески. А еще - вместо будильника. Если я по какой-то причине долго не встаю, восемь килограммов кота взбираются на мое худое тело, и напильник прохаживается по моему носу и щекам. При этом свирепое животное топчется по моей слабой груди, громко сопит и тычется влажным носом мне в шею, вызывая кошмарные сновидения. Впрочем, не будем о страшном. Так, какой у нас на сегодня распорядок дня? Сегодня суббота. Надо подготовить вторую часть доклада на Межсекторном Совете. Тема скучная: 'Способы мотивирования и методы подбора оптимального уровня мотивации оператора человеко-машинной системы'. Речь пойдет о том, какую морковку вешать перед носом у оператора, чтобы он работал быстрее и делал меньшее количество ошибок при прочих равных условиях. Ладно, придется поболтать на эту тему. Скучно. Меня лично интересуют две вещи, которые в Институте Психологии вообще никого, кроме меня, не интересуют. первая - /почему человек вообще что-либо делает, хотя он, в отличие от животных, хорошо знает, что все равно рано или поздно помрет/. Рассуждая чисто логически, человек должен умереть сразу после того он как узнает, что умереть ему придется в любом случае. Второе, что меня интересует - это почему люди делают некоторые вещи, отлично сознавая, что делать их не надо, и что им от этого непоздоровится. Хотя, конечно, так поступают не все люди, а только некоторые. Впрочем, в этом человек как раз ничем не отличается от животных. Есть у нас доктор наук по фамилии Русалкин-Смык. Он зоопсихолог, умеет разговаривать с животными. У него кошка уже два раза прыгала с балкона пятого этажа вниз, на асфальт. Вероятно, устала от хозяйских разговоров и решила наложить на себя лапы. Первый кошка прыгнула без последствий, а второй раз - сломала заднюю лапу. Русалкин-Смык по пути в ветлечебницу раз двадцать спрашивал кошку, зачем она это сделала. Но кошка за всю дорогу так ничего и не объяснила, а только мяукала без слов самым жалобным образом. А вот мой котище никогда не помышлял катапультироваться. Он подходит к краю балкона, сосредоточенно и настороженно смотрит вниз, топорща жесткие усы, а затем серьезно и гордо отходит подальше, всем своим видом показывая, что коты летать не умеют и, собственно, в этом не больно-то и нуждаются. Мой кот разумен и практичен, как все американцы. Я тоже не умею летать, и кстати, терпеть не могу, когда меня летают по небу, хоть в ТУ-154, хоть в Боинге, хоть даже бизнес-классом. В небе я себя чувствую отвратительно. Еше более паскудно я себя чувствовал в Америке, когда мне пришлось начать самому водить машину. Когда я в первый день приехал на работу на такси, мой босс, Джерри Скотт, начал с того, что передал меня одной девице, которая вручила мне ключи от старенькой Тойоты и попросила заполнить бумаги, удостоверяющие мое право водить казенный автомобиль. Когда я сказал, что никогда не сидел за баранкой, Джерри схватился за голову и позвонил своему шефу, которого звали Том Прескотт. Я потом за глаза называл их 'скотами'. Тот прибежал и тоже схватился за голову. Скотт и Прескотт совещались недолго. Мне вручили тоненькую книжицу и велели
