Внятных причин он не мог объяснить, лишь сжимал пальцы крепче и тянул к себе, в то время как ромейнец с неожиданной твёрдостью отклонялся назад, повергая на землю презрительным гордым превосходством высшего над низшим. Жалкий итанийский червь прицепился к благородной ромейнской розе, а роза пришла в ужас от негодования, брезгливо стряхивала наглеца с себя; но червяк не отступал, желая унизить цветок, заставить склониться перед собой.
Короткая борьба. Взгляды встретились и... с размаха столкнулись противостоянием воли, вбиваясь так, что пространство затрещало невидимыми искрами... Ослепительная, темнеющая приближающейся грозой синева – переливающийся неумолимо светлеющей ртутью кобальт напротив.
Напряжение нарастало, нарастало неумолимо и разбилось осколками множества эмоций. Оба разом переменились в лице: один побледнел от бешенства, второй покраснел от гнева. Тонкие ноздри итанийца дрогнули, пытаясь вобрать в себя чужой запах, мельчайшие детали... и глаза расширились, а затем медленно отпустили, остекленели, затянулись коркой льда, и разом из светлых зрачков повеяло стылой вьюгой: холодный снег пошёл порошей насмешливых жгучих снежинок.
Роман растерялся, не ведая, чем спровоцировал подобную реакцию, но она затронула его, закружила обидой. Злобные снежные тролли, выскочив из метели души, утянули в сугроб, оплёвывая снежками, и округлое мягкое лицо Романа – воплощение дружелюбия и мужественной чистоты - затвердело камнем, превращаясь в несокрушимую скалу. Он ненавидел войну и не стремился к войне, но враг не пройдёт, а пришедший с мечом от меча и погибнет. Несколько микросекунд – замершая вечность, чтобы оценить противника со всех сторон и с кристальной ясностью понять: что бы они ни сказали, что бы ни сделали... Обоюдные извинения не спасут. Им не разминуться. Не разойтись! Они попали в аварию!
<center>*** </center>
- У тебя глаза как у жабы! – успел отозваться ди Валь прежде, чем в сознание вплелся человеческий водоворот хохота.
Окружающие потешались, сочтя выходку забавной. В голове сделалось легко и пусто, зазвенело от непонятного, неведомого гнева, и только слова воздушными пузырьками поднимались изнутри, летя без участия рассудка:
– Жаба краше! - уверил Роман прежде, чем распрямившаяся пружиной рука итанийца с невероятной силой отшвырнула его назад. Но, сумев перехватить, Артани погасил энергию движения. Они сплелись ладонями, кистями, выстроив короткий спич захватов и освобождений, одновременно отступили назад, осмысливая, сравнивая, не веря... А лихая весёлая злость вином разлилась в крови, пьяня адреналином.
- Для тебя, навозный жук, и жаба - эталон! - ничуть не обидевшись, с иронией отозвался итаниец.
Серые глаза прищурены, летят снежинками, унося Романа за собой; и не остановить - затянет графа в холодную пропасть на погибель. Жаба улыбалась насмешливо, а отчего не улыбаться? В сравнении с итанийцем и серебристый, лунный снег Ромейна грязной лужей виделся. Чёткие губы, скулы - сильфы изо льда ковали. А приглядишься – непонятно. Обычный сероглазый парень - широкоплечий, высокий, худощавый, и ничего необычного нет, но лицо, как узор снежинки, складываясь вместе из простых, резких линий, образует застывшую морозную красоту: завораживает, выстуживает серебром бровей и надменным подбородком.
Такие шею гнуть не привыкли: перед ними все прогибаются. Знает себе цену, а высокомерием камни можно колоть. Не выдержат - треснут, пожелают рассыпаться от стыда, что осмелились встать на пути его «Я – величества». Роман - не камень, человек, но люди порой бывают твёрже камня. А от стыда он в другой раз провалится.
- Что ты там квакнула, жаба?
- Сказал, что ты сдуру дверьми ошибся, пастух, - издевательски протянул итаниец, и бровью не поведя в ответ на оскорбление, – Здесь не коровник.
Толпа, подтягиваясь на бесплатное представление, рассыпалась волной смешков. Граф был беден, и хотя перед приходом в Академию вымылся в реке и постирал одежду, печать нищеты бросалась в глаза не меньше, чем алая сигна на плече и характерная гарда клинка на поясе.
Итаниец не был слепым - оскорблял намеренно, и стрела больно попадала в цель. Серые, сотканные сарказмом глаза бросали вызов, травили затаённым выжиданием и непонятной жаждой... «чего?»
Артани одеревенел, белея полотном. Кровь отхлынула от лица, ударяя в голову, а итаниец, не замечая или замечая, но желая вызвать реакцию, глумился, не зная, что в Ромейне за подобное языки режут.
– Фу-у-у, от тебя воняет навозом! – насмешник выразительно помахал рукой перед носом, разгоняя воздух, бросив «доброжелательным» советом, – Помылся бы ты, что ли...
- У тебя не только ум, но и одеколон протух?! – тихо спросил Роман, но его услышали. Раздались неуверенные хохотки: «Ай да, пастушок!»
- Тебе виднее - ты же в навозе валялся! – итаниец не остался в долгу.
- Фу-у-у! Фу-у-у-у-у! Ату! – завопили в толпе, подогревая накал страстей - ведь нет зрелища интереснее, а злорадствовать над чужим падением - увлекает. Девушки, подражая кумиру, насмешливо принялись подносить к лицу кружевные платочки. Одна из них – манерная блондинка в открытом платье из светлого муслина и золотистой тафты, недоумённо пожала плечами и фыркнула, закрываясь веером. Травля - глупость, но Алексис Сорра «почуял кровь» и не собирался отпускать добычу.
– Ату его! – хихикнула темноглазая шатенка, пытаясь заслужить внимание итанийца. Роман и не удивлялся. Под такого, наверное, девки с визгом складываются и сами юбки задирают.
– Ужасно! – подхватила другая, – С каких пор Академия принимает подобный сброд? Прикажи ему убраться. Он отвратителен!
Встретившись с полупрезрительным взглядом ярко-синих глаз темноволосого, рано поседевшего дворянина, девушка залилась краской, осознав, что выставила себя в некрасивом и глупом свете. Граф с мифическим спокойствием обозрел толпу, предлагая и другим «умницам» высказаться. К полной неожиданности собравшихся, «пастушок» оказался нереально красив. Просто создан для восторженных вздохов, и алая сигна на плече подогревала интерес.
- Не отступай, Ромейн! – закричал кто-то, и раздалось немедленно ответное, – Давай, Итания!
На подзадоривающие выкрики противники не отреагировали, а вот почуяв конкурента в борьбе за женское внимание, блондин скрипнул зубами и продолжил более спесиво и вызывающе - прямо спектакль разыграл с призывом свидетелей.
– Послушай, что люди говорят, сделай им одолжение: заползи обратно в дыру, из которой вылез. Там навозные мухи твои по тебе наверняка соскучились.
– Единственная навозная муха – ты сам! – с тихим гневом отозвался Роман, и пояснил с неожиданной желчью, – Раз таким, как я, здесь не место, что ты здесь забыл, бастард?
Граф, не отводя взор от итанийца, тронул сигну, открывая намёк и подтекст. На гербе Артани алел цветок необычный формы. Значение знали немногие, но могли поклясться: любой ди Валь готов не на словах, а на деле подтвердить тайный смысл.
Полыхнувшие арктической злобой серые глаза просигналили, что графу лучше избрать иную область для шуток, но итаниец первым начал. Роман не собирался сдерживаться. Обнажив оружие - проливаешь кровь. В отличие от чистенького и ухоженного сноба, он на своей шкуре изведал унизительную цену обидных слов:
