— Как так, — спросила Кэтрин, — разве вы живете отдельно?
— Мне лишь иногда удается пожить в Нортенгере. У меня собственный дом в Вудсто-не, в двадцати милях от отцовского поместья и я должен проводить часть времени там.
— И вы об этом жалеете?
— Мне всегда грустно расставаться с Элинор.
— Вы должны скучать не только по ней, но и по аббатству. Привыкнув к аббатству, жить в обычном приходском домике, наверно, ужасно плохо?
Он улыбнулся.
— У вас, должно быть, весьма благоприятное представление об аббатстве?
— Еще бы. Разве это не одно из тех прекрасных старинных строений, о которых читаешь в романах?
— И вы подготовили себя ко всем неожиданностям, могущим произойти в «строениях, о которых читаешь в романах»? Вы достаточно мужественны? Вам будет нипочем, если вдруг перед вами раздвинется гобелен или стена?
— О да, надеюсь, меня это не очень испугает. В доме ведь будет много народа. А кроме того, он не был долгие годы необитаем — его владельцы не возвращаются в него внезапно, без предупреждения, как это обычно происходит в романах.
— Нет, конечно. Нам не придется пробираться ощупью через холл, едва освещенный тусклым светом догорающих углей, или стелить постели на полу зала без окон и дверей, лишенного всякой обстановки. Но вы должны помнить, что молодую леди, которой довелось (все равно каким образом) попасть в такое место, обычно поселяют вдали от остальных обитателей. И когда члены семьи уютно располагаются в своем конце здания, она, в сопровождении безмолвной престарелой домоправительницы по имени Дороти, поднимается по дальней лестнице, следует бесконечными мрачными переходами и попадает в помещение, которое оставалось необитаемым с той самой поры, как какой-нибудь кузен или дальний родственник скончался в ней лет двадцать тому назад. Выдержите ли вы такое испытание? Сохраните ли вы присутствие духа, оказавшись в мрачной комнате, слишком просторной и высокой, освещенной единственным слабым светильником, который позволяет лишь оглядеть обтянутые гобеленами стены, с вытканными на них фигурами в человеческий рост, и похожую на катафалк кровать, задрапированную темно-зеленой тканью или пурпурным бархатом? Душа у вас при этом не уйдет в пятки?
— Меня, надеюсь, не ждет ничего подобного!
— Вы с трепетом начинаете осматривать обстановку комнаты. И что же вы обнаруживаете? Не какие-нибудь там столы, туалеты, гардеробы или комоды, но, скажем, останки сломанной лютни у одной стены, у другой — тяжеловесный сундук, не открываемый никакими усилиями, а над камином — портрет величественного воина, черты лица которого производят на вас такое неизгладимое впечатление что вы не в состоянии оторвать от него взгляд Тем временем Дороти, не менее пораженная вашей внешностью, всматривается в вас с явным волнением, бормоча при этом нечто загадочное. Более того, для подкрепления вашего духа она дает вам понять, что часть здания, в которой вас поселили, посещается, как известно, привидениями, и предупреждает, что никто из прислуги не услышит вашего зова. Простившись с вами, таким образом, весьма сердечно и сделав вам книксен, она уходит, и вы до последнего отзвука прислушиваетесь к ее замирающим шагам. Когда же, вконец упав духом, вы пытаетесь запереть дверь, вы с отчаянием обнаруживаете, что в ней нет замка.
— О, мистер Тилни, как страшно! Словно из книги! Но на самом деле ничего такого со мной не случится. Я уверена, вашу домоправительницу зовут не Дороти. Хорошо, что же дальше?
— В первую ночь, возможно, ничего зловещего больше не будет. Справившись с неодолимым ужасом, который вам внушила кровать, вы все же ложитесь и на несколько часов погружаетесь в тревожную дрему. Но на вторую или уж, во всяком случае, третью ночь после вашего приезда, разражается страшнейшая буря. Оглушительные удары грома, словно сотрясающие стены до основания, обрушиваются над окружными горами. Удары сопровождаются жесточайшими порывами ветра, и вы вдруг различаете — ведь лампа еще не погашена, — что обивка на одной стене колышется чуть сильнее, чем на других. Не в силах подавить любопытство при столь возбуждающих его обстоятельствах, вы, разумеется, вскакиваете и, накинув халат, пытаетесь установить причину этого явления. После непродолжительных поисков вы обнаруживаете в гобелене разрез, настолько скрытый, что в обычных условиях его нельзя заметить при тщательнейшем осмотре. Раздвинув ткань, вы находите под ней дверь; запертая лишь массивным засовом и висячим замком, она под действием ваших усилий вскоре отпирается, и вы с лампой в руке проникаете в небольшое сводчатое помещение.
— Право, я буду слишком напугана, чтобы на это решиться.
— Как? После того, как Дороти сообщила вам о существовании между вашей спальней и часовней Святого Антония подземного хода длиной только в две мили?! Вы сможете устоять против такого соблазна? Нет, нет, вы зайдете в сводчатое помещение и через него в несколько других, впрочем, не обнаружив в них ничего особенного: в одном, быть может, ваш взор упадет на кинжал, в другом на несколько пятен крови, в третьем на обломки приспособления для пыток. Не найдя, таким образом, чего-либо из ряда вон выходящего и увидев, что огонь в вашей лампе вот-вот погаснет, вы повернете обратно в спальню. Однако, когда вы снова будете проходить через сводчатое помещение ваше внимание привлечет к себе большой старомодный шкаф черного дерева с золотом который раньше, при внимательном осмотре обстановки, вы почему-то не заметили. Влекомая неодолимым предчувствием, вы бросаетесь к нему, отпираете створки и осматриваете все ящики — вначале не находя в них ничего значительного, разве что изрядную груду бриллиантов, не больше. В конце концов, однако, вы задеваете скрытую пружину, отчего распахивается внутреннее отделение, и перед вами оказывается бумажный свиток. Вы хватаете его, — он состоит из множества мелко исписанных листков, — спешите с драгоценной находкой в спальню, но едва успеваете разобрать: «О ты, кем бы ты ни был, в чьи руки попадут эти строки несчастной Матильды!..», как ваша лампа внезапно гаснет, и вы погружаетесь в кромешную тьму.
— Ах, нет, нет! Пожалуйста, продолжайте!
Ее спутника, однако, произведенное им впечатление слишком развеселило, чтобы он мог продолжить рассказ. Мистеру Тилни было уже невмоготу сохранять в выражении лица и в голосе подобающую торжественность, и поэтому он попросил Кэтрин в части содержания записок Матильды прибегнуть к собственной фантазии. Опомнившись, она устыдилась проявленного волнения и стала его убеждать, что, несмотря на свой интерес к рассказу, вовсе не предполагала, будто ее на самом деле ждет нечто подобное. Мисс Тилни, она уверена, ни за что не поместит ее в такую комнату, как он описал. Это не может случиться.
По мере приближения к цели ее нетерпение увидеть Нортенгер, ненадолго ослабленное беседой на увлекательную тему, приобрело прежнюю силу, и за каждым новым поворотом дороги Кэтрин теперь с трепетом ожидала появления поднимающихся среди старой дубравы массивных стен из серого камня со стрельчатыми готическими окнами, прекрасно озаренными отблесками закатного солнца. Здание, однако, оказалось расположенным настолько низко, что они въехали в главные ворота поместья, так и не заметив перед тем даже какой-нибудь старинной дымовой трубы.
Она не знала, можно ли этому удивляться, но подобное прибытие было для нее совершенно непредвиденным. Проехать между двумя современного вида сторожками и сразу оказаться у самого аббатства, быстро катясь по ровной и гладкой, посыпанной гравием дороге, — без каких-нибудь задержек, сигналов тревоги или торжественных церемоний, — такого она не предполагала. Однако ей не пришлось об этом долго раздумывать. Внезапно разразившийся дождь лишил ее возможности каких бы то ни было наблюдений и заставил сосредоточить все помыслы на благополучии новой соломенной шляпки. И, оказавшись под стенами аббатства, выпрыгнув при содействии Генри из экипажа, укрывшись под защиту старинного подъезда и даже пройдя в холл, где ее встретили мисс Тилни и генерал, она так и не успела проникнуться роковыми предчувствиями ожидавших ее здесь злоключений и вообразить те ужасные события, которые когда-то совершались в этих стенах. Порывы ветра не донесли до нее вздохов злосчастных жертв — они не донесли до нее ничего более неприятного, чем капли холодного дождя. И хорошенько стряхнув воду с дорожной накидки, она ждала приглашения в гостиную, чтобы понять, куда же она попала.
