Лицо Ларри светилось возбуждением, глаза сверкали, как у пацана в Рождество. Он барабанил пальцами по подлокотнику — нервное напряжение.
— Как ты?
— Я еще ни разу не был на месте убийства.
— Всегда бывает первый раз.
— Спасибо, что взяла меня с собой.
— Ты только помни правила.
Он рассмеялся:
— Ничего не трогай. Не ходи по крови. Говори только когда тебя спросят. — Он помрачнел. — А это зачем? Все остальное я понимаю, но почему мне нельзя говорить?
— Я — член Региональной Противоестественной Группы, а ты нет. И если ты начнешь вопить от избытка чувств при виде мертвого тела, они это не поймут.
— Я тебя не буду конфузить. — Он вроде бы обиделся, но тут ему в голову пришла новая мысль: — Мы изображаем полицейских?
— Нет. Ты только повторяй: «Я — член Команды Призраков, я — член Команды Призраков».
— Но я же не член этой команды?
— Потому-то я и хочу, чтобы ты молчал.
— А! — сказал он. Потом поерзал на сиденье, и его сияние несколько пригасло. — Я никогда еще не видел свежего трупа.
— Твоя работа — поднимать мертвых, Ларри. Ты все время видишь трупы.
— Это не одно и то же, Анита, — сказал он ворчливо.
Я покосилась на него. Он сполз вниз, насколько позволял ремень безопасности, сложив руки на груди. Мы были на гребне холма. Полоса солнечного света зажгла его рыжие кудри. Голубые глаза погасли, когда мы въехали в тень. Он стал угрюмым и надутым.
— Ты видел когда-нибудь мертвеца не на похоронах, если не считать поднятых зомби?
Он помолчал. Я сосредоточилась на дороге, не пытаясь нарушить молчание. Меня оно вполне устраивало.
— Нет, — сказал он наконец. Голос у него был как у ребенка, которому сказали, что сейчас нельзя идти играть на улице.
— Я тоже не очень хорошо себя чувствую около свежих трупов, — сказала я.
Он посмотрел на меня чуть искоса:
— В каком смысле?
Я подавила желание сесть прямее.
— Однажды я блеванула прямо на жертву убийства. — Хоть я выговорила это залпом, все равно мне было нелегко.
Ларри выпрямился на сиденье, ухмыляясь.
— Ты мне это говоришь, только чтобы я лучше себя чувствовал?
— Я бы стала такое про себя придумывать? — спросила я.
— Тебя действительно стошнило на тело на месте преступления?
— Не обязательно так радоваться, — сказала я.
Он хихикнул. Клянусь чем хотите, хихикнул.
— Ну, я не думаю, что меня стошнит.
Я пожала плечами:
— Три тела, расчлененка, отсутствующие части. Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать.
Он шумно сглотнул слюну — мне было слышно.
— То есть как — отсутствующие части?
— Узнаем, — сказала я. — Это не входит в твои должностные обязанности, Ларри. Мне платят за помощь копам, тебе — нет.
— Это будет страшно? — спросил он неуверенно.
Разрубленные тела. Он что, шутит?
— Не могу сказать, пока сама не видела.
— Но как ты думаешь? — Он смотрел очень серьезными глазами.
Я поглядела на дорогу, снова на Ларри. У него был очень серьезный вид, как у родственника, который просит доктора сказать правду. Если он может быть храбрым, я могу быть правдивой.
— Да, это будет страшно.
7
Это было страшно. Ларри все-таки успел отбежать в сторону, прежде чем его вырвало. Единственное, чем я могла его утешить, — не его одного. У некоторых копов тоже были зеленоватые морды. Меня пока еще не стошнило, но я не исключала такой вариант.
Тела лежали в небольшой рытвине под холмом. Земля почти по колено укрыта слоем листьев — в лесах листья не сгребают. От жары они высохли и похрустывали под ногами. Рытвину окружали голые деревья, кусты, ветви, похожие на тонкие коричневые хлысты. Когда появится листва, яму ниоткуда видно не будет.
Ближайшее ко мне тело принадлежало блондину, стриженному коротко, как громила прежних времен. Вокруг глаз выступила кровь, стекая на лицо. Что-то еще не так было в этом лице, но я не могла сообразить, что именно. Опустившись на сухие листья, я обрадовалась, что штанина комбинезона защищает колготки от грязи и крови, а кровь собралась по обе стороны от головы, впиталась в листья и уже высохла. Похоже было, что мальчишка плакал темными слезами.
Кончиком пальца в перчатке я коснулась подбородка блондина. Он поддался бескостным, виляющим движением, чего подбородкам делать не полагается.
Я сглотнула слюну и постаралась неглубоко дышать. Слава Богу, что сейчас весна. Случись это все в летний зной, страшно даже подумать, что было бы с телами. Прохладная погода — просто счастье.
Положив руки на землю, я согнулась в поясе, пытаясь заглянуть под подбородок, не тревожа более тело. Там, почти не видный из-за крови, оказался след пореза. След шире моей раскрытой ладони. Я видала ножевые раны и следы когтей, которые могли образовать такую же рану, но для ножа след был слишком велик, а для когтей — слишком аккуратный. К тому же у кого могут быть такие здоровенные когти? Похоже, под челюсть блондина ткнули массивный клинок достаточно близко к поверхности лица, чтобы отделить глаза от головы. Вот почему глаза кровоточат, но выглядят нетронутыми. Лицо чуть не срезали мечом с черепа.
Я провела пальцами в перчатке по его волосам и нашла что искала. Острие меча — если это был меч — вышло из макушки. Потом меч выдернули, и человек упал на листья. Замертво, как я надеялась, но уж точно — умирая.
Ноги ниже тазобедренного сустава отсутствовали. На месте их отсечения почти не было крови. Они были отрезаны уже после смерти. Хоть какое-то утешение. Он умер быстро и без мучений. Бывает смерть и похуже.
Я склонилась возле обрубков ног. Левая кость отсечена чисто, одним ударом. Правая — расщеплена, будто меч ударил слева, отсек левую ногу начисто, а правую лишь частично. Понадобился второй удар, чтобы ее отделить.
Зачем кому-то потребовались ноги? Трофей? Возможно. Серийные убийцы иногда берут трофеи — одежду, личные вещи, части тела. Может быть, трофей?
Другие два мальчика были поменьше, каждый не выше пяти футов. Может быть, моложе первого, может быть, и нет. Оба некрупные, стройные, темноволосые. Возможно, из мальчиков, которые кажутся скорее хорошенькими, чем красивыми, но уже трудно сказать.
Один лежал на спине напротив блондина. Его карий глаз смотрел в небо, стеклянный и неподвижный, какой-то нереальный, как глаз чучела зверя. Остальная часть лица была содрана двумя огромными зияющими бороздами, будто острие меча прошло туда-сюда, как удар по лицу тыльной стороной ладони. Третий разрез пересекал шею. Рана была очень чистая — как и все остальные. Этот чертов меч — или что оно там такое — был неимоверно остер. Да, но дело не только в хорошем клинке. Ни один человек не обладает такой быстротой, чтобы свалить всех без борьбы. А звери и звероподобные не пользуются оружием для убийства людей.
Много есть тварей, способных разодрать нас на части или сожрать заживо, но список противоестественных существ, которые станут резать нас клинками, очень короток. Тролль может выдрать из земли дерево и забить человека до смерти, но не будет махать мечом. А эта тварь не только использовала меч — оружие необычное, но и умела с ним обращаться.
Удары в лицо мальчика не убили. Почему же двое других не стали убегать? Если первым был убит блондин, почему не убежал вот этот? Нет ничего столь быстрого, чтобы убить мечом трех подростков раньше, чем хоть один из них бросится бежать. Удары наносились не в спешке. Кто бы ни убил — или что бы ни убило — этих мальчишек, на каждое убийство было затрачено какое-то время. Но они вели себя так, будто их застали врасплох.
Мальчишка лежал на спине среди листьев, зажав руками горло. Листья разметались там, где он сучил ногами. Я снова стала неглубоко дышать. Мне не хотелось зондировать раны, но начинала зарождаться отвратительная догадка.
Я склонилась и провела пальцами по шее. Очень гладкие края. Но все равно это была человеческая кожа, плоть, застывшая густой липкостью кровь. Тяжело сглотнув слюну, я закрыла глаза и стала искать пальцами то, что собиралась найти. Край раны в середине раздваивался. Я открыла глаза и пальцами исследовала двойную рану. Глазами я все еще ее не видела — слишком много крови. Будь рана чиста, это было бы видно, но не сейчас. На шее два разреза, оба глубокие. Чтобы убить, достаточно одного. Зачем же два? Чтобы скрыть то, что было на шее.
