Я не отнимала рук от лица.
— Возьми пистолеты. Быстрее!
— Что…
— Быстро!
У меня руки ползли вниз. Я глядела в его знакомое лицо, и Серефина тоже его видела.
— Убей его, — шепнула она.
Я вырвала ножи из ножен и уронила на землю, потом стала отступать к копам. Прямо сейчас мне было нужно, чтобы рядом со мной были люди с оружием.
Голос у меня в голове сказал:
— Анита, что ты делаешь с мамой? Ты же не хочешь, чтобы мне было больно? Помоги мамочке, нинья.
— Боже мой!
Я чуть не стукнулась о Брэдфорда.
— Спаси меня, нинья, спаси!
Рука сомкнулась на браунинге. Я сжала кулаки, прижимая руки к телу.
— Брэдфорд, разоружите меня, быстро!
Он уставился на меня, но вынул у меня пистолеты из кобур.
— В чем дело, Блейк?
— Наручники. Есть у вас наручники?
— Есть.
Я протянула ему руки:
— Наденьте на меня!
Я говорила сдавленным голосом, с трудом выжимая из себя слова.
Наручники защелкнулись. Я отдернулась, уставясь на них. Открыла рот, чтобы попросить «снимите их», и закрыла.
Волосы моей матери щекотали мне щеку.
— Я слышу запах духов, — сказал Ларри.
Я поглядела на него вылезающими из орбит глазами. Говорить я не могла, двигаться тоже. Я не доверяла себе ни в чем.
— Боже мой! — ахнул Ларри. — Ты же будешь чувствовать, как она будет гореть!
Я только смотрела на него.
— Что я могу сделать?
— Помоги мне. — Мой голос упал до шепота.
— Что с ней? — спросил Брэдфорд.
— Серефина пытается заставить Аниту ее спасти.
— Вампир там проснулся? — спросил он.
— Да.
Серефина выбралась из гроба. Юбки бального платья заметали края пола у двери, ведущей в кухню. Она не могла подойти ближе, потому что из окна лился солнечный свет. Бензин тек по полу к ней.
— Анита, спаси маму!
— Это ложь, — сказала я.
— Что ложь? — переспросил Брэдфорд.
Я покачала головой.
— Анита, спаси меня, ты же не хочешь, чтобы я умерла! Ты ведь можешь спасти меня!
Я свалилась на колени, руки в браслетах зарылись в гравий дорожки.
— Остановите бензин!
Ларри присел рядом со мной:
— Почему?
Хороший вопрос. У Серефины был на него хороший ответ.
— Там Джефф Квинлен. Там, внутри.
— А, черт! — выругался Ларри и обратился к Брэдфорду. — Нельзя их поджигать. Там мальчик в доме.
— Остановите бензин, — скомандовал Брэдфорд и пошел к бензовозу, махая руками.
От Серефины поднялась волна ликования. Это была ложь. Ксавье убил Джеффа этой ночью. Ничего живого в доме не было.
Я руками в наручниках схватила Ларри за рукав.
— Ларри, это ложь. Она лжет мне. Через меня. Оттащи меня к патрульной машине и поджигайте, сейчас же…
Он уставился на меня:
— Но если Джефф…
— Не спорь, делай! — крикнула я, закрывая лицо руками, стараясь заглушить молящий голос у меня в голове.
Языком я ощущала вкус пудры «Гипнотик». Это было уже чересчур. Серефина перепугалась.
Ларри позвал Брэдфорда, и они помогли мне добраться до машины — почти отнесли. Когда они стали сажать меня в машину, я попробовала отбиваться, но очень старалась сдерживаться, и они смогли закрыть дверь. Клетка из стекла и металла. Я вцепилась в сетку на окне, так что пальцы заболели. Но и боль не помогла.
Бензин был повсюду, пропитывал все. Серефина задыхалась от его паров.
— Нинья, не надо. Не делай маме больно. Не теряй меня снова!
Я стала качаться взад-вперед, вцепившись пальцами в сетку. Взад-вперед, взад-вперед. Скоро все будет кончено. Скоро все будет кончено.
Что-то ласково коснулось моего лица, воспоминание такое настоящее, что я не могла не обернуться, посмотреть, кто там.
— Такой же настоящей будет и моя смерть, Анита.
Кто-то поджег бензин. Заревело пламя, и я закричала еще раньше, чем оно охватило Серефину.
— Не-е-е-е-ет!!! — вопила я, стуча наручниками в стекло.
Ее обдало жаром, пламя сдуло платье, как лепестки цветка, и впилось в ее плоть.
Я колотила руками по стеклу, пока не перестала их чувствовать. Я должна была ее спасти. Должна была ее спасти. Упав на спину, я стала бить в окно ногами. Била и била, ощущая удары даже спиной. Била и орала, и стекло треснуло. Треснуло и выпало.
— Анита! Анита! — звала она меня.
Я уже наполовину выбралась в окно, когда меня попытались перехватить. Я не мешала хватать меня за руки, но оттолкнулась от окна ногами. Мне надо к ней, остальное все не важно. Ерунда.
Я упала на землю; кто-то держал меня за руку. Я приподнялась, бросила держащего через плечо и побежала в огонь. Уже ощущался жар, рвущий кожу. Внутри ощущался, пожирая нас заживо.
Меня схватили, я отмахнулась руками, сложенными в единый кулак. Державшие руки разжались, я вскочила на ноги. Кто-то схватил меня сзади, оторвал от земли, подняв за талию. Я ударила ногами назад, и хватка исчезла, но тут же еще чьи-то руки, еще чьи-то. Кто-то придавил меня сверху. Рука размером с мою голову прижала лицо к камням. Чьи-то руки придавили наручники к земле, вес всего тела пришелся на мои запястья. Еще кто-то сидел на ногах.
— Нинья, нинья!
Я вопила вместе с ней. Я вопила, задыхаясь в дыму, в запахе горящих волос и пудры «Гипнотик». Я увидела входящую в бок иглу и закричала:
— Нет, нет! Мама! Мамочка!
Игла вошла в тело, и мир поглотила тьма. Эта тьма воняла горелым мясом, и у нее был вкус помады и крови.
41
Несколько дней я провела в больнице. Порезы, ушибы, несколько швов, но главное — ожоги второй степени на спине и на руках. Ожоги не сильные, шрамов остаться не должно. Врачи сказали, что понять не могут, где я обожглась. Я не очень рвалась объяснять — может быть, сама не была уверена, что смогу объяснить.
У Джейсона оказались переломы ребер, проколотое легкое и другие внутренние повреждения. Он полностью излечился в рекордное время. Состояние ликантропа имеет свои преимущества.
Жан-Клод выздоровел. Лицо его вновь обрело то совершенство, что когда-то привлекло к нему Серефину.
Компания Стирлинга выкупила землю у Доркас Бувье, сделав ее миллионершей. Кровавые Кости был мертв, она была свободна и могла эту землю покинуть.
Квинлены все еще со мной судятся. У Берта есть адвокаты, которые обещают избавить нас от преследования, но я не очень понимаю как. Если бы я лично осмотрела дом, проверила каждый дюйм, тогда, быть может… Черт, ведь даже я могла бы не догадаться защитить собачий лаз. Может, я и заслужила судебного преследования. Я сообщила Квинленам, что Элли мертва. Им пришлось поверить мне на слово — от Элли ничего не осталось. Когда вампир сгорает, он сгорает — ни зубов не остается для опознания, ничего. Они потеряли обоих детей. Кто-то же должен быть в этом виноват, так почему не я?
Я подняла вампира, как зомби, что невозможно. Некромантам полагается уметь управлять любым типом нежити, но ведь это же только легенды, верно?
Серефина мертва, но кошмары остались. И эти кошмары переплетаются с настоящими воспоминаниями о смерти моей матери. Об этом даже говорить трудно. Впервые в жизни меня преследует бессонница.
И что мне делать с двумя мужчинами в моей жизни?
А откуда мне знать, черт возьми? В объятиях Ричарда, когда меня согревает тепло его тела, это почти как в руках у мамы. Это не то же самое, потому что я знаю, что, хотя Ричард готов за меня отдать жизнь, даже этого может не хватить. В детстве я думала, что этого достаточно. Но настоящей безопасности нет нигде. Утраченную невинность не вернуть. Но иногда, когда я с Ричардом, мне хочется верить в это снова.
А в объятиях Жан-Клода ничего утешительного нет. Никоим образом он не создает у меня чувства безопасности. Он — как запретное удовольствие, о котором ты точно знаешь, что потом будешь сожалеть. Я сожалею уже сейчас, решив не откладывать на потом, но все равно с ним встречаюсь.
Каким-то образом Жан-Клод переступил черту, которую лишь немногим из других вампиров удалось перейти. Я больше не считаю его монстром.
