– Я боюсь. Не знаю, как это сказать мужу.
– Глаза боятся, тело тоже, а вот мысль не боится ничего! Пока она жива, многое возможно! Поначалу может быть неприятно. Единичные случаи, когда все получается с первого раза. Но затем все хорошо.
– А как сказать ему?
– Ни в коем случае не говорите, что это чей-то совет или что-то подобное. В принципе, не нужно кого-то упоминать. Скажите, что хотите, чтобы он причинил вам боль. Возбудите его перед этим, а после покажите, что вы готовы ему подчиниться. Пусть называет вас грязной девкой. Это нормально. Нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие. Этот мир причиняет слишком много боли, и люди придумали еще больше ограничений, чтобы еще больше страдать.
– Но и вы меня призываете к страданию и боли, – заметила она.
– Так устроена психика, что при определенных условиях люди начинают любить боль. Если над человеком в детстве или в юности было совершено насилие и у него возникла психотравма, то она сыграет свою роль в будущем.
– Ну, я не знаю...
– Вы всю жизнь будете сомневаться или один раз решитесь и будете счастливы? – спросил я, используя правило контраста.
– Решусь! – довольная, ответила она.
Когда клиентка ушла, я думал над тем, что сказал ей. Говорил одно, а сам со своей жизнью делал другое. Это вводило в апатию. Проанализировав ситуацию, я понял, что, отвергая себя, калечу свою жизнь. Разве можно быть счастливым, живя так, как хочет кто-то другой? Неужели лучше монотонно жить, а после оборачиваться назад и охать, что за всю жизнь не пришел к счастью? Я прожил первую жизнь, но тот сценарий, которого я придерживался, был актуален для той жизни и той психики. Он никак не вязался с этой из-за новых событий. А они, во многом, были не менее психотравмичными. Нельзя отрезать палец и после пользоваться им. Нельзя испытать психотравму и жить как раньше. Это все меняет, и я изменился, поэтому нужно было принять себя таким, какой я есть, а не прятаться в темную коробку.
Вечером я снова отправил всех домой, а сам остался в больнице. После пары стаканчиков виски отношение к своей садистской наклонности стало каким-то спокойным. Решив расставить все по своим местам, я вновь включил видео, где насиловали Аню. Поначалу было отвратительно на это смотреть, но после ситуация начала меняться. Отвращение сменилось возбуждением, по телу промчался жар, а организм потребовал секса. Стоило раз закрасться мысли о том, чтобы повторить опыт с пациенткой, как эта мысль стала единственной в голове. Не выдержав желания, я отправился за той же девушкой, которой воспользовался накануне.
Секс был недолгим: она стонала, я ее бил и заводился все сильнее. По сути это был просто грубый секс, а не изнасилование. Вновь пришло чувство азарта. Я понял, что уже давно начал страдать обсессивным синдромом, и как бы я себя ни ограничивал в сексуальном плане, мысль о насильственном сексе меня уже не покинет.
Удовлетворившись, я отправился к Глебу. Он спал, а я смотрел на него и думал, что это он виноват в том, что со мной произошло. Тут в мою голову случайно закралась мысль о том, чтобы отомстить ему сильнее. Мне хотелось новых ощущений, старых уже не хватало, чувство пресыщения жизнью давило, и я ощущал свою никчемность. Проживать второй раз ту же жизнь было скучно. К тому же мне было за что ему мстить: он изнасиловал мою жену, лишил Арину матери и превратил меня в чудовище. Он должен был поплатиться. Я испытывал двойственные чувства относительно себя и сложившейся ситуации, примеряя двойные стандарты.
Утром я занялся оформлением перевода Глеба в несуществующую частную больницу. А вечером, приехав на машине, преспокойно посадил его на заднее сиденье с завязанными руками. Он уже даже не сопротивлялся и был совсем ручным. Отъехав примерно на двадцать километров от города и убедившись, что рядом нет населенных пунктов, я остановился в поле. Достал из машины метровый железный кол с кольцом, вбил его в землю и прикрепил
