На основании личных впечатлений и предъявленного текста, могу утверждать, что мы имеем дело с гиперсексуальным мужчиной, чье эротическое влечение отмечено некоторой инфантильностью или фиксациями, служащими спусковым механизмом. Я много размышляла над тем, почему возлюбленной моего респондента становится женщина, совершенно очевидно не принадлежащая его социальной группе, — с другими интересами, языковыми особенностями и эротическими привычками. Близкие респондента оценивают ее крайне негативно, да и менее знакомые люди удивлены этим союзом. Ключевые эпизоды рассказанной истории дают ответ на этот вопрос. Одной из несомненных фиксаций респондента является страсть к созерцанию женского наслаждения, понимаемого им как нечто абсолютное. Он — вуайер, и случайная удача, выпавшая ему летним вечером, способствовала стремительной регрессии к его счастливому детству, где он в воображении обладал всеми женщинами сразу, всем причинял оргазм и сам растворялся в этой амниотической стихии. (Его сновидения, грезы да и само увлечение рыбной ловлей — радикальная инфантильно-эротическая склонность.) Мы твердо знаем о нем одну вещь — его любовь не является личным чувством, это архаическое стремление, подобное медленно обрушивающейся лавине; стремление, как Вы понимаете, разрушительное.
Но есть и другая проблема в его жизни, связанная с нарушенной идентификацией. Не будем забывать о том, что непреодоленный Эдип чреват проблемами с индивидуализацией. Кто такой мой анализант? Одинокий король на песчаном пляже. В детстве он принадлежал небольшому братству, собирающему на побережье стеклянные шары (не знаете, кстати, что это захрень?) и владеющему миром. Симптомы всемогущества до сих пор у него на лбу написаны. Так вот, я полагаю, что и теперь он, так сказать, неразделенный субъект. Они с Анной — двойники с неразорванной пуповиной; они сами живут в стеклянном шаре, отделенном от мира прозрачной, но твердой преградой. Он говорит, что он перестал лгать. И в доказательство излагает нам правду об одной выдуманной истории, сообщая, как он выразился по другому поводу, «как все было на самом деле». Достаньте теперь Ивана Алексеевича из гроба и расспросите. Пусть он расскажет вам, действительно ли Оля Мещерская мастурбировала у папы в кабинете, а сам папа посылал букеты учительнице своей дочки? Но любому непредвзятому человеку очевидно, что анализант думать ни о чем не может, кроме как о женской мастурбации. Рассказчик ему, видишь ли, потребовался! Да он просто крадет у великого русского писателя рассказ и превращает его в собственный эротический фантазм. Это же он — тот самый, всегда отсутствующий Алексей Михайлович Малютин, вальяжный соблазнитель, это его лошади все время стоят у крыльца, его свитер пахнет английским одеколоном. Девочка погибает, но виной тому, конечно же, ее собственная неосмотрительность, а он только созерцает кладбищенскую архитектуру, превращая в литературный факт промозглую апрельскую погоду.
Анализант велеречиво рассуждает о судьбе, тогда как Вам, наверное, очевидно, что в данном случае речь идет о самом обычном «навязчивом повторении». Именно повторение является его, еще не осознанной им самим, проблемой, отсюда и можно, с моей точки зрения, начать атаку на его болезненное расстройство. Я прочитала рассказ Бунина «Легкое дыхание» и теперь знаю, зачем понадобилась ему, зачем он понюхал мои волосы, когда я слушала его сердце, зачем пугал меня в лифте. Судя по всему, в своем фантазматическом мире он отвел мне место классной дамы, свидетеля, случайно проникшего в чью-то спальню и теперь обреченного всю жизнь размышлять о чужих куннилингусах и подробностях половых актов. Должна заметить, что чувствую, как это оскорбляет мою профессиональную гордость.
Не подумайте, что я во власти эмоций. Уверяю Вас, что вполне способна контролировать и его провокативное поведение, и собственные реакции. Навязчивое повторение хоть и заставляет своих жертв проживать одно и то же событие, как вновь и вновь наступающее настоящее, однако оно же структурирует перенос, — я об этом хорошо помню.
Итак, я вижу клиническую картину и, вполне возможно, могла бы ему помочь, но он до сих пор не объявился и ни разу не позвонил, хотя прошло столько времени! Возможно, с ним что-то случилось, у него элементы суицидального синдрома, у него аритмия, в конце концов.
Прошу Вас оценить адекватность моей реконструкции, а также сообщить мне, не имеете ли Вы каких-нибудь сведений, позволяющих отыскать моего пациента. Какие существуют легитимные меры при нежелательном, с терапевтической точки зрения, исчезновении пациента?
P. S. Вчера вечером, просматривая Psychoanalytical Review, я нашла небольшую заметку под названием «Impersonal love: Kuzma’s case». Ее автор — американский аналитик d-r Kate Lewin. Я немедленно отправила на адрес журнала сообщение для д-ра Левиной. Сегодня ночью я видела сон, который подробно излагаю.
Мне приснилась мама. Она была почему-то веселой и подарила мне какой-то странный сумрачный пейзаж в золотой раме. На картине изображен дом в окружении зелени. Но я понимала, что это такие низкие — по колено — тонкие кустики с микроскопическими розовыми цветками. Лил проливной дождь. На темной веранде, на ветру, сидели какие-то женщины и среди них — моя мама. Я сразу догадалась, что это она, потому что перед ней на столе лежало мое письмо. Глядя на картину, я слышу их голоса. Я не понимаю, о чем они говорят.
