Кобра

Мбали Калени с таким жаром рассуждала о гибели демократии! Да еще Янина Менц по телефону добавила: мол, она не считает, что нашему правительству можно доверить такую огромную ответственность. Хуже всего то, что они обе правы. Вот в чем корень двух самых больших проблем. Первая и самая главная: все повторяется. Все, о чем они говорят, уже было. Гриссел прекрасно помнил, как всем жилось в эпоху апартеида. И как бы он тогда ни убеждал себя, что честно борется с преступностью, что он на стороне добра, его часто мучила совесть. Невозможно не замечать ненависти, с какой на тебя смотрят простые люди, бешеных нападок СМИ и вынужденного общения с сослуживцами, замаранными по самые уши… Всех полицейских отождествляли с теми, кто перешел на сторону зла. А среди них, как выяснилось, были даже некоторые руководители тогдашнего отдела убийств и ограблений. Такая жизнь постепенно подтачивала душу. Ежедневно имея дело со смертью, насилием и всеми тяжкими пороками общества, работая день и ночь за смешную зарплату, ему хотелось верить… нет, ему просто необходимо было верить, что он сражается на стороне добра и справедливости. Если не верить в то, что делаешь правое дело, ты теряешь самоуважение, веру во все, чем занимаешься, и задаешься вопросом: ради чего ты лезешь вон из кожи?

Вот что послужило одной из причин его пьянства. Постоянный стресс. Пил не он один. Многие ощущали потребность как-то сгладить острые углы повседневной жизни.

Потом наступила новая эпоха, и многие испытали облегчение. Теперь можно делать свое дело при ярком, ясном свете справедливости и признания.

Вот на чем держалась работа ЮАПС в первое десятилетие после апартеида. Именно поэтому полицейской службе удалось пережить коренную ломку и смену начальников. Комиссаров назначали и со скандалом увольняли — одного за другим. А в последнее время Бенни все чаще казалось, что все возвращается к недобрым старым временам. Чиновники все больше погрязали в коррупции. Сотрудники правоохранительных органов не отставали. Все больше и больше полицейских попадалось на взятках. Все чаще им приходилось иметь дело с бездарным руководством, коррупцией и жадностью, с пороками, которые все глубже затягивали ЮАПС в зыбучие пески непрофессионализма и общего недоверия. Несмотря на усилия нового комиссара полиции, который трудился не покладая рук, несмотря на работу нескольких тысяч честных и преданных сотрудников, несмотря на таких командиров, как Мусад Мани и Зола Ньяти, чья честность была вне подозрений.

Как в прежние времена, Грисселу все чаще не хотелось признаваться новым знакомым, что он служит в полиции.

И что же с ним будет? Неужели он бежит как крыса с тонущего корабля? Все повторяется… Уйти в отставку он не имеет права. Его дочь учится в университете, а сын собирается поступать в ужасно дорогую киношколу. Ему сорок пять лет, всю жизнь он прослужил в полиции и ничего другого делать не умеет. Отсюда вытекает вторая проблема, которую он осознал со всей ясностью после слов Мбали и Менц: он не способен забивать себе голову высокими материями — работой правительства, законами об информации и историей освободительной борьбы. Что с ним не так? Почему он такой приземленный? Почему его голова занята лишь самыми примитивными, земными проблемами? Наверное, поэтому ему стало не по себе после того, как Мбали нарисовала картину нравственного состояния общества, да еще так пылко и убежденно.

Что с ним не так? Оказывается, он не способен на дела, требующие глубины мысли, чутья и ума. Оказывается, он не способен двигаться в ногу с переменами, которые стремительно меняют его родину и весь мир.

Что же с ним не так?!

Похоже, что все.

И все его беды способно исцелить только одно: выпивка.

Даже в тяжелую минуту чувство юмора не покинуло Тейроне Клейнбои.

Как говорится, нищие не выбирают… А ему вот приходится выбирать среди нищих.

Другого выхода у него нет, время почти на исходе. Он торопливо осматривал киоски на перекрестке, ища помощника, напарника. Он вздрогнул, услышав совсем рядом чей-то голос, и увидел того бродягу. Как он подошел? Видимо, бродяга двигался бесшумно, как во сне. Грязь покрывала его физиономию сплошной коркой. К своему удивлению, Тейроне заметил, что бродяга — белый. Просто сильно загорел и, должно быть, не мылся с детства. В выцветшем синем комбинезоне, под которым виднелся драный оранжевый свитер. С загорелого почти дочерна лица смотрели ярко-голубые глаза.

— Слышь, брат, — просипел бродяга, — я сегодня ничего не ел.

Тейроне хотелось ответить: «Какой я тебе брат? Ты белый и сегодня готов побрататься с любым, лишь бы он подкинул на бутылку… Наверное, раньше не так было?» Но он ничего не сказал и только внимательнее вгляделся в бродягу. От многолетних наслоений грязи лицо его было серо-коричневым. Издали он вполне мог сойти за цветного.

Раньше Тейроне и в голову не приходило просить помощи у белых. Потому что те, кому можно довериться, не станут помогать цветному в его неприятностях. А остальные…

— Покажи-ка руки…

— Чего? — удивился бродяга.

— Руки, говорю, покажи!

Бродяга медленно вытянул руки ладонями вверх. Тейроне посмотрел на них. Руки не дрожали.

— На тике[17] сидишь? — спросил Тейроне.

— Тик — не моя тема.

— А какая твоя?

— Травка, — с оттенком гордости ответил новый знакомый.

— Когда ты последний раз курил марихуану?

— Позавчера. Но сейчас я голодаю, брат! Помоги чем можешь…

— Как тебя зовут?

— Бобби.

— Бобби… а дальше?

— Бобби ван дер Вальт.

Тейроне даже рассмеялся — он не ожидал услышать такое цветистое имя из уст бродяги.

— Ясно, Бобби, значит, тебе нужны деньги?

— Да, очень нужны.

— Если хочешь, дам заработать. — Тейроне заметил, как бродяга поскучнел, и поспешил добавить: — Работенка легкая и непыльная!

Голубые глаза посмотрели на него подозрительно.

— Что за работенка?

— Все законно. Легкий заработок. Сотня рандов за десять минут трудов.

— Что я должен делать?

— Видишь эстакаду? — Тейроне показал на эстакаду М11, которая проходила над станцией на бетонных опорах.

— Хоть я и уважаю травку, мозги еще не прокурил, — с достоинством ответил Бобби ван дер Вальт. — Вижу. Там Тини-Мейер-роуд.

— Все верно, брат, — кивнул Тейроне. — А теперь слушай, что тебе надо сделать.

Въехав в Стелленбос и обшаривая взглядом Берд-стрит в поисках винного магазина, Бенни Гриссел думал: продержался четыреста двадцать три дня. Четыреста двадцать три долгих, трудных дня. Он каждый день боролся. Речь шла не о политической борьбе. Он боролся с самим собой, боролся за выживание. «Ну и хрен с ним», — возражал внутренний голос. А другой отвечал ему: «Как ты расскажешь доктору, почему ты выкинул псу под хвост четыреста двадцать три дня? И Алексе тебе тоже придется признаться».

Он остановился на перекрестке.

Надо срочно позвонить доктору!

Нет, нельзя. Его мобильник должен оставаться выключенным.

А если все-таки позвонить? Люди из ГАБ ничего не заподозрят, даже если узнают, что он в Стелленбосе.

Гриссел вздохнул и включил телефон.

Глава 33

В 14:40 Тейроне стоял перед спортивным магазином «Станция спорта» в торговом центре на перекрестке. За ним на стене виднелась крупная вывеска: большое «С» и два слова — одно под другим.

Когда он впервые увидел вывеску, то покачал головой. Те, кто ее рисовал, не сообразили, что прохожие прочтут не «Станция спорта», а «Станция порта».

Но сейчас ему некогда было думать о пустяках. Он сжимал в руке мобильник и все время поглядывал на него. Его била дрожь, сердце колотилось часто, как птица в клетке. Он думал о Наде. Представлял, как она напугана. Что они с ней сделали? Связали? Били? Ему не хотелось даже думать об этом… Он должен, просто должен верить, что его сестра цела и невредима. Потом, когда они оба будут в безопасности, пусть она набрасывается на него, изливает свой гнев, ярость, которая превращала ее в маленькую шипящую дикую кошку. Когда Надя злилась, глаза у нее светлели, и она осыпала его упреками. «О чем ты только думал, Тей? Ты что, с ума сошел? А мне-то казалось, что я тебя хорошо знаю!»