непонятным образом перешла в настоящую полифонию. Лишь чьё-то одно звонкое сопрано всё пыталось выпрыгнуть из общего потока, но постепенно и его вовлекла звенящая стремнина голосовых аккордов. Пение — а в том, что это было именно пение, Станислав уже не сомневался — продолжалось, достигло вершины напряжения и завершилось потрясающей красоты и выразительности, с удивительными переходами, арией того самого звонкого голоса, который сперва как бы спорил с остальными. И — словно отрезало. Чудо кончилось. Дети опять были обыкновенными детьми, они смеялись и о чём-то весело перешёптывались. Главный солист — крепыш лет пяти-шести подбежал к скамейке и вежливо осведомился «который час».
— Так, вы не итальянцы? — спросил Стас.
— Странный вопрос, — очень по-взрослому отреагировал мальчик. — Конечно, мы русские, как и вы.
— А что вы такое пели?
— Мы не пели, а обсуждали одну небольшую проблему.
— Проблему? Вот интересно? Какую же, если не секрет?
— Да, поспорили с ребятами о музыкальной гармонизации общей теории относительности.
— Гармонизации чего?
— Общей теории относительности. Это теория тяготения Эйнштейна. Да вы, наверное, слышали…
Такая речь из уст шестилетнего поразила даже видавшую многие виды женщину с напомаженными губами. И случилось невероятное — судорожно всхлипнув, она обхватила ручонки мальчика своими толстыми пальцами с яркими ногтями и вкрадчиво спросила:
— Чьи же вы такие будете?
— Мы не чьи, — обиделся крепыш, — Мы сами по себе!
— Господи, да родители у вас есть?
— Есть, конечно, мы вон в том доме живём! — Гошка, высвободив, наконец, руки, указал на дом в конце улицы.
Дом был самый обыкновенный: девятиэтажный, серый с балконами и плоской крышей.
— И кто же вас всем этим премудростям обучает? — спросил Гошу человек в пиджаке.
— Папа, тётя Лена и Света, ну и другие…
— Мучают детей! — возмущённо сказала блондинка. — Все стремятся вундеркиндов каких-то сделать! Лишают детства! Возмутительно! Да таких родителей надо…
Мальчишка давно понял, что незнакомая тётя любит поговорить. В этот момент он заметил своего недавнего знакомого, тот неуверенно жался возле ровно подстриженных кустов и не решался подойти к ребятам.
— Во-овка! — крикнул Гошка через весь двор, — ОА! — и умчался встречать нового друга. Вслед за ним поднялся и человек в пиджаке, молча кивнул на прощание работнику торговли, продолжавшей свой монолог в гордом одиночестве.
По пути к дому Стас уже забыл этот эпизод, но сидя в ванной, почему-то с досадой подумал, что напрасно не спросил, на каком же, собственно, языке дети обсуждали свои проблемы.
Странности начались с самого утра.
Дмитрий Гаврилов, Владимир Егоров
СИВРы
Яркий солнечный свет заливал комнату. Он знал это, хотя ещё не открыл глаз. Вешнее светило порядком припекало, а теплота, волной окатившая лицо, едва он повернулся на бок, подтвердила эту первую ясную мысль после крепкого сна.
— Утро! Пора! Ещё три секунды и раздастся гудок. Раз! Два! Три!
Да, он не ошибся. Год специальной подготовки не пропал даром.
«Вставай, вставай, дружок!» — пропели ветхозаветные часы столь же старинную песенку.
Велеслав любил старину и ненавидел синтетику. Откинув верблюжье одеяло, свесил ноги с ложа, угодив точно в тапочки. Зевнул, потянулся всласть,
