отошел, как ни в чем ни бывало, уверив гостей, что им сейчас все подадут. Ему ли не знать, что такое черепаха, когда давеча княжий дядя заказал из нее суп? И судя по всему, остался доволен.
— Но я, гм… — замялся Ругивлад.
— Называй меня просто — Баюн! А не нравится, так Гамаюном кличь — не обижусь! — промяукал кот.
— Замечательно! — улыбнулся словен, — Так вот, Баюн, с прискорбием сообщаю: кошель мой пуст, как никогда ранее!
— Можно и без прискорбия! — отвечал зверь. — Пустое, я знал, на что иду.
— Это ты о чем?
— Если ничего не произойдет, поедим мирно, — пояснил Баюн, — а потом нас вышвырнут вон. Но зато с полным брюхом. Я всегда так делаю… Впрочем, столь высокородного героя никогда не посмеют выставить за дверь.
— Подлиза! Чтобы я еще когда-нибудь ходил по кабакам! — откликнулся словен.
— Правильно, лучше сдохнуть с голоду на дороге, предварительно получив по башке от ветряной мельницы! — невозмутимо продолжил его мысль собеседник. — И помилосердствуйте! Разве ж это кабак? Здесь Корчма! — Баюн подмигнул человеку. — Лучшее из заведений княжества. Кушай спокойно, нам пока ничего не грозит. Да и торопиться-то особо некуда! Ты ж хотел ждать Седовласа? А он никогда и никуда не спешит.
— Подслушивал?
— Эхо было сильное.
— Схватить бы за хвост, да об стену? — усмехнулся словен, преодолевая искушение тут же так и сделать.
Продолжая разглядывать пестрое общество, Ругивлад решил хорошенько расспросить собутыльника о Киявии — стране, куда его забросила судьба, а вернее, собственное недомыслие, и где он собирался искать справедливости.
Двое нечесаных худых мужиков в лохмотьях забивали досками красного дерева огромную ушастую дыру в стене корчмы. Вездесущий хозяин успевал наполнить постояльцам чаши, рассчитать их, не без выгоды для себя, попутно рассказывая занятные былички о мужском достоинстве и женской чести:
— Едет как-то Илья по лесу, глядь: избушка стоит, а в ней у окна сидит бабка. Сама старая, беззубая. Илья ей и говорит: приюти, мол, путничка. «Изволь, молодец! Только в хате места мало, так не обессудь, ступай-ка на сеновал! Да ежели ночью к тебе дочка моя заглянет, станет приставать — гони ее прочь, дурочка она». Ну, Илья сказал спасибо и пошел себе ночевать. Только задремал — скрипнула дверь, он как глаз приоткрыл, так и обомлел: девица! Нагая! Груди — во! Бедра — во! «А и славный ты богатырь, Илья! Не хочешь ли, чтобы я тебя и перстами и языком в трепет привела?» — говорит. Илья сам не свой, он на заставе баб давненько не видывал: «Желаю!» — отвечает. А она ему рога лосиные строит и кажет: «Ммеэ! Ммеэ…»
Лихие молодцы покатывались со смеху и добавляли такие подробности, что смех превращался в ржание. Проворные девчонки меняли блюда, улыбаясь завсегдатаям.
В углу корчмы, противоположном словенову, располагался купец со своими варягами. Телохранители сперва мрачно поглядывали на жизнерадостных киян, но крепкие медовые напитки развяжут язык кому угодно.
— Мужики! А що такое «висит да мотается, всяка за него хватается»?
— Хе-хе!
— Не «хе-хе», лопух, а рушник!
Вскоре у них за столом пошло такое бахвальство, что хозяин поспешил проведать: не надо ли чего именитому гостю.
Кутерьма быстро наскучила Ругивладу, и он, как советовал Седовлас, взялся за мелок, огораживая угол от остального мира …
— Ты глянь, какой праздник жизни! — мяукнул кот, обрабатывая баранью лопатку. — По мне, если есть добрая выпивка и мягкое мясо — это уже немало. Конечно, готовят здесь не то, что в княжьем тереме! Ну, да ничего, и у Красна Солнышка на пиру побываем! … И как ты, парень, можешь вкушать эту гадость?
Зверь понюхал кашу и презрительно отвернулся.
— Ого, а вот это уже интересно! — навострил он уши.
— О чем это они? — спросил Ругивлад, тронув Баюна за хвост.
— Ш-шш! Слухом русская земля всегда будет полниться, — ответил тот и принялся намыливать языком когтистую лапу.
— Похоже, в Берестове еще одной бабой станет больше… Ну, силен мужик!.. Теперь никому от вятичей проходу не будет. Неужто, девки в Киеве перевелись? … — долетели и до него отрывки разговора.
Два убеленных сединами мужа терпеливо слушали третьего, еще совсем молодого и горячего дружинничка, речь которого все более походила на хулу:
— Видано ли дело — дружбу водить с печенегами? Давеча княжий дядя привел в терем ихнего хана, Ильдея.
— Говори, хлопец, да не заговаривайся! Не может того быть, чтобы Красно Солнышко Ильдея привечал! К тому Ярополк, старший сын Святославов, был ласков, не посмотрел, что Ильдей — кровник.
— То куда ранее началось, — вставил второй муж. — Разве не помните, как воевода Претич со степными гадами лобзался? Так могу поведать.
