поди же, в голову ничего не лезет. Чёртово жюри! Хотя почему «чёртово»? Сам обещал поучаствовать. Тряхнуть стариной в мелком жанре, уважить просьбу Председателя, «создать интригу конкурса», как это было названо.
Но тряхнуть не удавалось, рассказы сочинять – не диссертации щёлкать кандидатам.
– Юнг, конечно, гений психологии, – добавил он вслух. – Но ты, старик, если посудить, просто злодей. Ну а коли хорошенько подумать и не врать себе, то и лентяй редкостный.
На антресолях он разыскал пыльный пакет с профилем писающего в угол Нахалёнка, провёл ладонью, вытер пальцы о тренировочные, оставляя пыльный след. Голая задница пацана выглядывала из-за приспущенных портков.
Слово «Нахалёнок» показалось интересным, вкусным словом из детства. Но он упустил мелькнувшую было идею, а наружу – из пакета – извлёк кипу пожелтевших бумаг, ошмётки старых, ещё машинописных текстов.
Там нашлась давно забытая белиберда про космопроходцев, на лунных ракетах бороздивших просторы Вселенной, потом ещё про всякие звёздные войны межгалактических корпораций, торгующих сквозь десятки световых лет полезными ископаемыми. Даже о майорах или полковниках спецназа, прошедших барьер времени и щёлкающих средневековых драконов – без этого отродья никуда – точно семечки. Наконец, о злых плотоядных динозаврах, величиной с Останкинскую башню, волочащих тело по грешной земле в поисках пропитания…
Решительно, он был обречён на муки творчества, а вернее, потуги, потому что давно забыл, как начинаются и протекают родовые муки фантаста.
Лампа подмигнула, словно в последний раз, и погасла. Он застыл на табуретке – не светился даже глазок входной двери. Закрыв на ощупь одну створку антресолей, он умудрился заехать себе по уху второй. Зазвенело. Выругался. Присел, осторожно спустил ступню на пол, пошарил в поисках тапочек. Ещё минута, и глаза привыкли к темени. Тогда он двинулся на кухню.
Сквозь мутное стекло в его нехитрое жильё проникал вечер. Осенний, московский, с тусклыми огнями в окнах ещё мощных сталинских зданий, непоколебимо хранивших в ночи остатки старого города.
Китайский никелированный фонарик выхватил из темноты потухший холодильник, хранивший в чреве обречённые пельмени. Он повёл рукой, луч скользнул по столу с недоеденными бутербродами и совсем уж остывшим чаем. Пробираясь назад, в комнату, он запихал-таки остатки в рот – щёки неприлично оттопыривало – и бухнулся на диван, благо не убирал постель с утра.
Пылинки закружились в сумраке комнаты точно снег, обозначая края светового конуса…
Стоп! Прожектор шарил по ночному небу, а проще выражаясь – по потолку. Красный самолётик, в три движения собранный из ГДРовского детского конструктора, подвешенный на ниточке к люстре… Воздушные шарики, аэростатами висящие в воздухе. Правильно! Так уже было. Только очень давно. Очень.
– Сантиментальный ты слишком, старик, – молвил он вслух и размазал внезапно набежавшую скупую влагу по лицу.
Но этого уже некому было видеть. И ему нечего было стыдиться таких, единственно праведных мужских слёз.
Один умный писатель как-то заметил, что сочинительство – ремесло. Может, это и так. И надо бы к компьютеру, точно к станку. И клавиша «Del»… «Del»… «Del» – незаменимая помощь против сора. Только вот в жизни, там, за окном, за стенами, в большом городе, где творится несправедливость, где сумрак и грязь, к сожалению, никакая клавиша не поможет.
Точно какой-то дьявол- искуситель подслушал эти мысли, в прихожей вспыхнула лампа, затарахтел холодильник на кухне, пискнул и загудел компьютер.
– Значит, одно из двух, старик. Либо сейчас садишься и долбишь по клавишам, не ведая стыда. Либо? А ну всё к чёрту! Исписался, так и признайся себе. Укройся с головой одеялом. Утро вечера мудренее. Одеялом!? – он чуть было не задохнулся от этой плодотворной идеи. – С головой! Класс! Сто лет не пробовал.
«Сто лет! Одеялом… С головой!» – повторяя эту прилипшую фразу скорее где-то в мозгу, хватая ртом незримый воздух затихшей – не иначе по бесовскому замыслу – ночи, он швырнул носки с тренировочными через комнату в угол, где предполагался стул, и бухнулся снова на скрипучий пружинистый диван.
Поджав колени, натянул пододеяльник по самые уши. Нет, по самую макушку! А потом – для верности – сполз пониже с подушки, ощутив холодную простыню горячей и мокрой отчего-то щекой. Рука сама нащупала злосчастный металл, пальцы коснулись кнопки.
– Там, чуть выше, должна быть нацарапана буква, – вспомнил он. – Первая буква моего имени. У брата был такой же фонарь. Отец, чтобы сыновья не поссорились, подарил им одинаковые. Один-единственный знак, какие-то черты и резы делают этот волшебный фонарь твоим. И только твоим, старик… Жми! Трусишь? Трус несчастный… Точно страус – голову в песок. Неужели ты думаешь, что можно вот так просто сбежать?
– Теперь всё. Спать! – сказал отец. – Я закрываю дверь.
– Папа, подожди! Можно ещё самому немного почитать?
– А кому-то завтра очень рано вставать. Одному – в школу, другому – в садик. Спите, хлопцы!
– У, даже в коридоре выключили, – обиженно заметил братец.
– Это всё из-за тебя! Нашёл, чего просить, – какого-то там Незнайку.
– Подумаешь! Ты всё равно свою книжку под одеялом читаешь, – рассудил брат и, не устыдившись, прибавил: – Я знаю, у тебя фонарик ярче моего.
– Только скажи кому! Это тайна!
– А вот скажу, – не унимался младший брат.
– Ябеда- карябеда, турецкий барабан…
– А я не буду говорить тогда. Только пойдёшь плотину строить, возьми меня с собой. А?
– Ладно, договорились. Спи!Брат ещё маленький. Он многого не знает. Не нюхал серы. Если взять два болта потолще и гайку, навинтить её слегка на резьбу, наскоблить со спичек осторожненько внутрь, да и прижать с обеих сторон. Правда, сильно завинчивать не надо. А потом, где-нибудь в арке как… Бабах!
В арке длинных новеньких девятиэтажек. Белых, красивых, как пароходы. Можно и проще – подкинуть повыше, а болт головкой об асфальт. Бац!
Брат совсем маленький. Но и он догадывается, что коли кусок шифера сунуть в костер, то рано или поздно тоже будет «бум». Когда давеча с ребятами жгли такой – ох и летала же черепица! Почти до самого неба.
Он несмышлёный, мой младший брат. И я покажу ему, как высечь искру, ударив кремнем о кремень. Сверкнёт, а потом камень ещё будет пахнуть курятиной. Говорят, раньше пещерные люди так огонь добывали, а теперь у отца есть зажигалка на бензине. Искра получается когда длинная, когда короткая. Вот если взять зелёный заводной бронетранспортёр, он катается и искрит, и поднести к бумажке… А ничего и не будет. Её проще лупой поджечь, как Сайрес Смит.
Бабушка встанет утром рано. Я тоже жаворонок. Я просыпаюсь вторым, крадусь на цыпочках по коридору мимо родительской комнаты.
Она встречает любимого внука:
– Тот, кто кофе утром пьёт, целый день не устаёт! – это её любимая присказка.
Кофе, кстати, бывает разный, «из ячменя» и ещё,
