«ЕСЛИ», 2008 № 11
Ричард Лайон
ПОСЛЕДНИЙ ШТРИХ К ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Те единственные люди, кто знал номер нашего телефона в Мэне, знали и другое: беспокоить нас разрешается лишь в случаях чрезвычайных. В тревоге схватив трубку, я услышал незнакомый голос:
— Добрый день, говорит Джон В. Кэмпбелл. Я звоню по крайне важному для Эрла Стенли Гарднера делу. Я редактор журнала научной фантастики «Аналог»…
— Мне известно, кто вы такой, мистер Кэмпбелл, — перебил я, — но почему вы звоните мне? Я с тридцать второго года не пишу фантастики.
Ответить Кэмпбелл не успел: кто-то, стоявший, должно быть, с ним рядом, проговорил с сильным венгерским акцентом:
— Объясните, что на карту поставлены судьбы мира!
— Кто это сказал? — осведомился я.
— Эдвард Теллер, — пояснил Кэмпбелл. — И сказал чистую правду, хотя сгустил краски. Никакого светопреставления не будет. Просто на чашу весов брошено решение огромной исторической важности. Позвольте-ка кое о чем вас спросить. Сознаю, вопрос странный, и все же верно ли я полагаю, что сегодня вам еще не довелось вздремнуть?
— Да. И что? — фыркнул я.
— Объясним, когда приедем, — откликнулся Кэмпбелл раздраженно, словно изрядно нервничал. Судя по звукам в трубке, около него стояли несколько человек, и каждый пытался что-то ему сказать. Действительно ли среди них был Эдвард Теллер? Тут Кэмпбелл, по-видимому, жестом призвал их к молчанию, поскольку посторонние шумы пропали, и продолжил: — Мы тронемся из моего дома в Нью-Джерси на машине и доберемся к вам через несколько часов, не раньше. Пожалуйста, мистер Гарднер, не засните до нашего приезда. Сообщить подробности не могу, но даю слово: это предельно важно. Нам обязательно нужно переговорить раньше, чем вы уснете.
— Но кто же эти ваши «мы»? — полюбопытствовал я, а выслушав ответ, изумленно воззрился на телефон. Происходило нечто значительное и очень странное. Изменив своему обыкновению, я объяснил Кэмпбеллу дорогу, стараясь между тем проникнуть в новоявленную тайну.
Лишь повесив трубку, я заметил, что моя жена Агнес буравит меня сердитым взглядом.
— Эрл, — твердо сказала она, — ты же знаешь, о гостях речи нет.
В доме кавардак, но мало того… Эта гадкая старая уборная на заднем дворе! Смотреть противно! Да всякий, кому она попадется на глаза…
Некоторое время Агнес развивала тему. Честно говоря, претендовать на звание исторической постройки туалет, пожалуй, не мог, но его действительно соорудили еще до войны за независимость. Агнес ополчилась на него после нашей свадьбы. В бытность моей секретаршей, образцовой Деллой Стрит при далеком от совершенства Перри Мейсоне, она за пару десятков лет ни разу не упомянула злосчастное отхожее место. В качестве моей жены, однако, Агнес стала смотреть на некоторые вещи иначе.
Сменив пластинку, жена прекратила вдалбливать мне, почему здесь, в Мэне, мы не можем принимать гостей так, как в своей нью-йоркской квартире. И спросила:
— Кто приезжает и когда они будут?
Я рад был бы утешить ее тем, что люди к нам едут самые заурядные. Но пришлось сказать:
— Ну кто… Джон Кэмпбелл, редактор «Аналога», Роберт Хайн-лайн, он когда-то писал для Кэмпбелла, и… гм… Эдвард Теллер…
— Отец водородной бомбы? — уточнила Агнес.
— Да, — сознался я, — он-то и заявил, что судьбы мира зависят от того, сморит меня до их приезда или нет. Потом Рональд Рейган: знаешь, тот артист, экс-президент Гильдии киноактеров, и… э… — я замялся, опасаясь реакции жены. Но, не найдя обходных путей, буркнул: — Джеки Кеннеди, жена
