Еще бы не помнить! Их было двенадцать ребят. Съели все подчистую, что было в доме. Потом с неделю у всех болели животы, а Артака даже забрали в инфекционную больницу. Ужас, что только не вытворяли.
…И сегодня Вагик в психиатрической…
После дождя асфальт был мокрый.
Ребята все разом бурчали под нос какую-то мелодию.
– Левон, – сказал Рубен, – ты написал?
– Что?
– О наших самоубийцах.
– Ого, у вас есть и самоубийцы? – пошутил Каро. – Неплохо же ты руководишь районом.
– Молчи, – оборвал его Рубен, – не твоего ума дело.
– А то смотри, позвоним жене, – добавил Артак и спросил у Левона: – Что за самоубийцы?
– Прекратите! – оборвал их Карлен – Не на траурный же митинг мы собрались: сначала кладбище, потом самоубийство. Может, пойдем теперь в анатомикум на обед?
– Нет, еще не написал, – ответил Левон Рубену, – но напишу.
– Да-а, – протянул тот, – такая, брат, история. А я в той деревне ни разу не бывал раньше, представляешь?
– Сколько лет ты в этом районе?
. – В ноябре будет год.
– Удивительно.
– Значит, напишешь?
– Тебе бы не хотелось, да?
– Нет, что ты, не в том дело.
Ребята загалдели:
– Хватит!
– Сегодня ни о чем серьезном!
– В самом деле, надоело, всюду одно и то же – на собрании, на свадьбе, на похоронах, – хватит!
– Итак, решено, – заключил Карлен, – ни слова о политике, о работе…
– …и о трагедиях нашей истории, – дополнил Левон.
– И о женщинах, – сказал Каро, – точнее, о наших женах…
– В самом деле, устали, – сказал Рубен, – повеселимся. Ведь мы так редко бываем самими собой, а?
Левон незаметно оглядел товарищей. Старшему, Рубену, всего тридцать семь. И он устал? Все устали? Отчего устали, когда успели устать? Каро что-то запел, как всегда, фальшиво. Карлен закурил, а Рубен вдруг затянул;
Рубен на три года старше, в девятом классе он дружил с девочкой из соседней школы; ему нравилось «просвещать» своих друзей, учить, как следует подойти к девушке, о чем говорить. В те годы занимались раздельно, мальчики совсем одичали, им не хватало смягчающего влияния девочек. Вот об этом ‹…› Рубен словно рассказывал им своей песней ‹…› – он закрыл глаза, песня увела его назад на девятнадцать – двадцать лет, голос Рубена теперь не тот что раньше, с хрипотцой, и он позабыл слова – сам их теперь сочинил. Ведь сколько прошло лет! Школа осталась без девочек, здание перегородили деревянной перегородкой, это было в шестом классе, девочки плакали, мальчики мрачно выстроились под стеной. И с тех пор учились раздельно. Перегородку приходилось часто ремонтировать, потому что ребята отбивали штукатурку и в переменки смотрели сквозь щель в коридор девочек. В старших классах сквозь эти узкие щели передавались записки, смешные и грустные, назначались свидания.
Рубен пел одну песню за другой, как будто для себя.
Первый бокал выпили молча, поминая Акопа.
– Значит, договорились, о серьезном – ни-ни, – сказал Карлен. – Ясно?
Они с трудом отыскали свободный столик в большом зале «Ахтамара», народу было полно, в основном молодежь, а внизу за окном голубел Севан.
После пяти рюмок Левон посмотрит на Севан и разочарованно махнет рукой:
– Фальшиво.
– Что?
– Севан. Словно картина Башинджагяна.
А пока все молчали, сосредоточенно ели, сжевывали невысказанные слова. Вот встретились, теперь выпьют, пошутят друг над другом, вспомнят тысячу разных мелочей, вместе проведут вечер. Кто знает, доведется ли встретиться еще раз, а если да, то ведь всего на несколько часов. Опять раскроют форточки своих душ и тут же быстро захлопнут – надолго нельзя, опасно.
– Расскажите что-нибудь, – предложил Каро.
Музыка гремела, как начинающий оратор, а пары словно вступили в безоружный поединок, они
