пришелицей из эфирного королевства?
Все эти мысли вовсе не имели строгой последовательности. Они пролетели в один миг, в один щелчок пальцев. Хоп! – и она уже поняла, как ей стоит ответить.
Надо улыбнуться.
Вот незадача…
Мышцы лица со скрежетом принялись выполнять непривычную работу.
Тогда он взял ее за руку и произнес те самые несколько слов, которые всякий раз приносили с собой целый август тепла:
– Жила-была маленькая девочка…
Это было повествование о том, что один раз в жизни, один-единственный раз, людям даруется радужный мост, и по нему можно пройти куда угодно, к кому угодно, в любую точку времени и пространства, но вернуться уже не получится.
Глотнув сказки, Ольга заплакала. Тысячу лет не плакала. В детстве падала, расшибала колени до кости, один раз сломала ребро, хотелось орать в полный голос, но она, закусив губу, терпела. А тут… Кокон льда, в котором едва трепыхалось сердце, потек водицей, и когда щупальца его, запущенные в плоть, стали выдергиваться, о! – это было чудовищно больно. Она чуть с ума не сошла. Слезы потекли сами, не потрудившись спросить у нее, хозяйки, разрешения.
На следующий день опять:
– Жила-была маленькая девочка…
Это был рассказ о госпоже леса, заскучавшей и отправившейся к людям, чтобы остаться среди них, простившись со своей волшебной силой.
Ольга улыбалась и сжимала его руку так сильно, как только могла. А потом, когда отзвучали последние слова, почувствовала, сколь сильно проголодалась за последние дни. Она пообедала как следует, отвергнув жалкие протертые яблочки.
На третий день вновь:
– Жила-была маленькая девочка…
Это было сказание о том, как дочь судовладельца получила от отца по наследству целый флот, и среди прочего – корабль с огнецветными парусами. Ей пришлось выдержать долгую борьбу со строптивыми капитанами кораблей. А потом отправиться под парусами цвета пламени выручать того, кто помог ей и теперь ждал спасения от нее самой.
Когда сказочник закончил, она попросила его:
– Помоги-ка! – и встала с его помощью на ноги.
Сердце избавилось от малейших зерен льда. Она едва ходила, но все-таки ходила. Сначала – опершись на его плечо, потом сама. Мать заикнулась было:
– Тебе вредно… надо еще полежать, набраться сил…
На что получила ответ:
– Чем больше лежишь, тем неживей становишься.
Ольга любила гулять с ним – сначала те несчастные десять минут, пока она могла удержаться в вертикальном положении. Потом – полчаса. А чуть погодя – целыми вечерами.
Антонов похвалил ее перевод. А еще он принялся рассказывать, как легче всего справиться с непослушной марсианской палеографией, как трактовать вот это темное место или вон то совсем уж несветлое в редком документе эпохи Дуд… С палеографии он переходил на истории о ловушках в марсианских бункерах и о самых свежих находках, сделанных в самых недоступных местах.
Ольга и ее сказочник бродили по бесконечному парку, который несколько поколений назад был садом в имении князей Гагариных. Над головою наливались теменью оливковые сумерки. Мимо с торжественной медлительностью шествовали кедры и кипарисы. В скудном свете фонарей неспешно вальсировали белые беседки с античными колоннами. Отражения бронзовых скульптур с ленцою трепетали в заросших прудиках. Над продрогшим асфальтом плыли запахи смолы и увядших трав.
По осенней поре образ райского сада, разлитый по здешним аллеям, словно тягучее сладкое вино, утратил ясность очертаний. Сырой холодок заставлял тосковать по безмятежности июля и роскоши августа.
Привыкнув спасаться от внутренних заморозков, Ольга внешнего холода не боялась.
– Я хочу показать тебе кое-что, сказочник. Нынче октябрь. Те, кто провел здесь неделю, две, три или даже месяц, видят в Крыме какую-то экзотическую танцовщицу. Гордая южная красавица, горы, цветы, бирюзовая волна, светлячковые ночи, древние замки и… и…
– И всякие такие же штуки из репертуара романтического театра. Лунные дорожки, например. Орлы на вершинах. Дельфины.
– Они самые. Или, скажем, чайки… Так вот, Крым – точно! – женщина. Красивая и хитрая. Она улыбается, рассказывая прекрасные легенды. Легкими, якобы случайными прикосновениями заставляет волноваться… Она любит, когда ею любуются, когда ей поклоняются. Она жалует монахов и поэтов, прозревающих под ее платьем не кожу и не плоть, а сплошную мистику. Но душа ее тепла лишена, словно промерзшая пещера. Она вроде меня, сказочник.
