известный читателям, так сказать, "разработанный" жанр фэнтези задает автору и антураж, и, в какой-то степени, композиционный рисунок, - для того, чтобы выделиться из общей массы осваивающих эту нишу фантастов, логично воспользоваться одной из двух стратегий. Во-первых, можно выжать максимум из усложнения сюжета, увеличения числа действующих лиц, усиления чисто приключенческой составляющей. Анна Тин и Наталья Игнатова здесь не одиноки. Тою же проторенной дорогой пошла и Виктория Угрюмова в ее эпическом цикле "Кахатанна", куда входят четыре романа: "Имя богини", "Обратная сторона вечности", "Огненная река", "Пылающий мост". Вера Камша, открывшая в 2001 году проект "Хроники Арции" романом "Темная звезда", также избрала эту стезю. Может быть, даже с некоторым перебором: нить повествования теряется, сложность композиции переходит в избыточную сложность. Две авторские удачи, два характера, выписанных живее прочих, - эльфийский бард Роман и герцог Рене Аррой, - не в состоянии "вытянуть" груз сюжета, завязанного в десяток морских узлов.
Во-вторых, можно сосредоточиться на "отделке" фэнтезийного мира. Сделать так, чтобы читатель сконцентрировал свое внимание на его яркости, экзотичности или хотя бы добротной сбалансированности. Здесь автору скорее всего понадобятся основательные знания в области культурологии, истории, филологии и, возможно, даже экономики. Названный путь, видимо, более перспективен: чего-чего, а образованных людей в стране хватает. Есть кому написать, есть и кому прочитать… Удачным примером "культурологического" варианта в героической фэнтези могут служить романы Юлии Горишней "Слепой боец" и Арины Ворониной "Дети Брагги". Видно, как основательно поработали авторы с источниками по скальдической поэзии, раннесредневековой истории и мифологии скандинавских народов. В России этой тематикой увлекаются многие, так что Горишняя и Воронина рисковали нарваться на замечания, вроде: "Какой же ты к черту викинг, если не отличаешь висы от фюлька!" Но этого не произошло: романы, что называется, выдержали экзамен. Еще один удачный пример - "Повесть о последнем кранки" Натальи Некрасовой. Ее мир абсолютно виртуален, и никак не связан с реальной историей. Сильная сторона повести - логика, связывающая различные страны и народы. Их взаимодействие продумано до такой степени, что напоминает политологическую модель какого-нибудь "горячего" региона в динамике.
Еще один бранч традиционной фэнтези - так называемые "дописки за профессора", т.е. попытки поиграть с толкиеновским Средиземьем. Ник Перумов когда-то собрал на этой ниве урожай высоких тиражей… Единственная по-настоящему серьезная попытка "дописать", "творчески развить" и т.п. в отечественной женской фантастике была предпринята Наталией Васильевой и Натальей Некрасовой. Они создали дилогию "Черная книга Арды" - "Черная книга Арды: исповедь стража". "Исповедь стража", принадлежащая перу Некрасовой, сделана более добротно в литературном смысле. Видно, что автору было не так-то просто собственную этику развернуть поверх "профессорского" мира. Получился в какой-то степени компромисс. Это естественно. Толкиен для многих стал колыбелью, но тот, кому колыбель не становится однажды тесна, навек останется при соске и погремушках.
Гораздо продуктивнее стал поиск форматов, расширяющих традиционную фэнтези и выходящих, фактически, за ее пределы. И к настоящему времени очевидно появление как минимум двух новых форматов. Первый из них характеризуется, прежде всего, использованием эстетики европейского Средневековья (в рамках XII-XVI первой половины столетий) в качестве основы для строительства романтического пространства. Иногда оно "вшивается" в реальность-1, но чаще вся Европа переходит в параллельную вселенную, становится Европой-2. Во всех случаях оно пребывает вне или почти вне кельтской традиции. Романтическое пространство прочно связано с историческими романами Вальтера Скотта, Александра Дюма, Артура Конан Дойля, Сигрид Унсет и т. д. Порой, более прочно, чем с действительной историей. Это мир меча, таверны, дворцовой интриги, пергаментных грамот, брабантских кружев, лангедокских менестрелей, лесных дорог, рыцарских замков и роскошных костюмов.
Прежде всех прочих в романе "Мракобес" "опробовала" романтическое пространство Германии-2 первой половины XVI века Елена Хаецкая. Ее романтика - сгусток страстей человеческих. Хаецкая в наименьшей степени стремится подарить читателю наслаждение от антуража, для нее точность психологического портретирования и "диалектика веры" бесконечно важнее. То же самое видно в повести "Бертран из Лангедока". Здесь романтическое пространство прочно привязано к Южной Франции XII столетия, и это самый настоящий исторический Лангедок. Но приоритеты - те же, что и в "Мракобесе".
А вот романах Натальи Резановой "Золотая голова" и "Я стану Алиеной" романтическое пространство (суровая Северная Европа-2, XIV-XV века) фактически обретает самостоятельную ценность, наравне с психологическим и философским планами. Роскошное, выписанное в деталях романтическое пространство приблизительно XV-XVI столетий предложила читателям Наталья Ипатова в романе "Король-Беда и Красная Ведьма". У Ипатовой, так же, как и у Резановой, пребывание в ее мире - большой подарок для читателя и большая художественная ценность для самого текста.
Рыцарско-дворцовая Европа-2 примерно XVI-XVI веков - сцена для действия романа Ольги Елисеевой "Хельви - королева Монсальвата". Данный роман - типично женская литература. Если убрать из "Хельви" несколько мистических эпизодов да прибавить парочку постельных сцен, то получится традиционный любовно-сентиментальный роман. Властная женщина-королева из политических соображений находит себе короля-ширму, человека робкого и сломленного обстоятельствами. Но затем мужчина преображается, а женщина становится мягче и покладистее, между королем и королевой вспыхивает сильное чувство, и все заканчивается хэппи-эндом. Обычная история. Путь Женщины к Мужчине. И наоборот. Примерно то же составляет основу повестей Елисеевой "Сокол на запястье" и "Дерианур - море света", в которых осваивается все то же романтическое пространство, но уже не на базе средневековья, а в иных хронологических рамках. Подчеркнем, однако, что в остальном названные произведения ни в малой мере не копируют "Хельви", что очень важно. Все три книги Елисеевой очень различаются по своей поэтике. Что же касается любовной линии, составляющей основу книг писательницы, то это вполне оправданно, ибо возвращает термину "роман" его исконное значение - книга о чувствах. Люди, мысли, чувства - вот основа каждого подлинно художественного произведения. Если писатель жертвует чем-либо из этих составных, то получается либо сухой трактат, либо эссе, либо физиологический очерк. Но ни в коем случае не роман. У Елисеевой из этих трех компонентов превалирует чувственный. В наибольшей мере это проявилось в первом романе.
В "Соколе на запястье" и "Дериануре" чувственное начало уравновесилось с остальными двумя компонентами. "Сокол", посвященный
