Вечерело. На небе не было ни облачка, и склонившееся к закату солнце добавило бесконечной синеве легчайший золотистый оттенок, от которого даже тяжелые, серо-зеленые громады боевых машин словно засветились изнутри. Командир КВ-5 корнет Арсений Сергеевич Вахнин сидел на командирской башенке танка и размышлял о превратностях жизни.
Третья Отдельная Гвардейская Тяжелая Танковая Бригада формировалась уже по более-менее устоявшемуся штатному расписанию — трехбатальонный состав, пятьдесят машин. Но по факту после Львовского сражения от бригады осталось ровно пятнадцать танков и тянула она в аккурат на обычный батальон. Кроме того, хотя бригада именовалась «гвардейской», настоящий боевой опыт имелся хорошо если у четверти личного состава. У остальных — один-два настоящих боя за душой и все.
Впрочем, присвоение гвардейского статуса авансом, в счет будущих заслуг (читай — крови) было далеко не самым абсурдным в этой безумной войне… А гвардия — всегда гвардия, даже если от Отдельной Тяжелой останется три человека со снятым с последнего танка пулеметом — это будет ОГвТБр и никак иначе.
Бригада отправлялась на переформирование, говорили, в тылу ждут новенькие ИС-4 и целый месяц на обучение, но приказ остановил ее, что называется, «на пороге вагона», вновь вернув в строй, причем фактически на острие грядущих баталий. Соединению предписывалось выдвинуться на передовую и ждать подкрепления в виде взвода «шагоходов». Текущую задачу танкисты выполнили, позицию заняли, замаскировали машины, насколько это было возможно, и теперь с угрюмым фатализмом ждали бронепехоту.
— Еда — это хорошо! — провозгласил снизу наводчик Велимир Солоницын, тщательно выскребая ложкой котелок. Самого процесса командир экипажа не видел, но яростный скрежет металла по металлу наглядно иллюстрировал происходящее. Вахмистр Солоницын был рабом желудка и непреходящего голода. «Пушкарь» потреблял припасы в невероятных количествах, подъедая подчистую паек и все, что удавалось найти сверх того, но при этом оставался тощ, как рыба-игла.
— А доппаек — это просто сказка, — добавил вахмистр, когда уже казалось, что еще вот-вот — и в котелке появится дырка. — Хлеб, масло… — Наводчик даже тоскливо присвистнул, вспоминая недавнее пиршество. — Тунец!
— Дурень ты, — лениво пробормотал Имам.
Собственно говоря, подпоручик, он же мехвод тяжелого танка КВ именовался Имамгаяном Нурлыгаяновичем Галимзяновым, но выговорить все это без запинки способен был разве что каптенармус бригады Новиков (тот вообще мог все на свете), поэтому Имамгаян стал Имамом, а фамилию и отчество предали забвению.
— Не любишь масло, отдай мне, — откликнулся Солоницын.
— Я же говорю, дурень, — повторил Имам. — Хоть бы задумался своей пустой головой, с чего это паек дали, да еще первой категории, опечатанный.
— И подкалиберных отсыпали полной жменей, — вступил в познавательную беседу третий член экипажа, заряжающий-два ефрейтор Иван Сивов. — Не бронебойных, а самых что ни на есть настоящих «катушек».
Корнет с легким вздохом спустил ноги вниз, готовясь спрыгнуть с башни. Ему подали руку, помогли спуститься на землю, изрытую гусеницами и лопатами. Командир усмехнулся, вспомнив, как поначалу они попытались по старой привычке окопаться, безбожно матерясь и проклиная весь мир. К счастью, ремонтная рота сумела вернуть к жизни некстати забарахлившего «землекопа» — такой же КВ-5, подбитый и затем переоборудованный в инженерную машину. Его огромный отвал за четверть часа отрыл вполне приличный капонир, сделав то, чего экипаж не добился бы и за сутки.
Отказавшись от протянутого котелка, корнет орлиным оком обозрел свою команду — всех пятерых. Экипаж расположился вокруг танка в живописных позах, наслаждаясь минутой покоя, вещью на войне крайне дефицитной и оттого ценимой вдвойне. Но сейчас пятерка ощутимо подобралась, ожидая ценных указаний.
— Да вольно, вольно, — поморщился Вахнин, проводя ладонью по бритой голове. — Еще десять минут разрешаю бездельничать.
— Господин корнет, — как обычно робко обратился радист Гедеон Юсичев. Безусый юнец, вчерашний выпускник ускоренных курсов Мехакадемии испытывал перед своим боевым командиром суеверный пиетет и почти мистическое благоговение. Ветеран, участник второй битвы за Барнумбург, награжденный медалью Бийота — как не робеть перед таким? Да и знак «Стальная стена», он же в просторечии «Железная жопа», кому попало не дают — только тому, кто продолжал бой на тяжело поврежденном танке, не покинув его.
— Разрешаю, — ответил Вахнин.
— Господин корнет, — повторил радист. — А вот подкалиберные, действительно, что с ними не так?.. Я слышал, когда выдают — вроде плохо, а почему — не знаю…
Поддернув брюки, корнет присел прямо на гусеницу, благо на нем, как и на всех остальных, был рабочий комбез, теоретически несгораемый, штопанный и грязный. Усаживаясь поудобнее, Вахнин перехватил взгляд заряжающего-один Леона Вольфсона. Старый мудрый еврей немецкого происхождения, бывший работник одного знаменитого издательства уже не мог на равных с молодежью ворочать многокилограммовые болванки снарядов и пороховые «таблетки», но зато перемещался в тесном боевом отделении с ловкостью змеи, орудуя автоматом досыла.
