То ли дело было в лишнем английском «Стюарте», то ли в дивных для зимы погодах, но слухи по батальону поползли самые художественные.
— Целую дивизию на импортной технике комплектуют, — авторитетно заявлял комвзвода Бандалет. — А когда скомплектуют — поедем в Африку! А оттуда вместе с американцами — второй фронт открывать!
— Для десанта нас готовят, — соглашался сибиряк Будин. — Дело ясное. Только не для второго фронта. Высаживать будут в Крыму. Пойдем на Феодосию, как в том году.
— Эх, веселые вы ребята, — ухмылялся киевлянин Цимбал. — Только ничего в стратегии не смыслите. Здесь и будем воевать! Сейчас закончат обучение и бросят на Новороссийск, в лоб!
Удивительно, но правы оказались и те, кто говорили «Новороссийск», и те, кто говорили «десант».
— Значит так, товарищи танкисты, — сказал капитан Агеев в один из последних январских дней 1943 года. — Есть приказ: взять Новороссийск. Наш батальон включен в состав десанта вместе с морской пехотой. Мы высаживаемся в деревне Южная Озерейка, у немцев в тылу. Оттуда выходим на деревню Глебовка и поворачиваем на восток. То есть на Новороссийск.
«И как они танки повезут, интересно?» — подумал Обухов, который всегда думал о главном.
Словно бы прочитав его мысли, капитан Агеев пояснил:
— Для наших танков выделены специальные баржи. Флотские называют их «болиндерами». Черт знает что за слово такое, на флоте все не как у людей… На каждую баржу поместятся десять танков. Три баржи — тридцать танков, весь батальон…
— Нам бы только до танков ихних добраться, и дело пойдет! — хорохорился наводчик Леонов.
Он искренне считал, что их дело — курочить вражеские танки, а вот давить всякую там пехоту… несолидное это дело!
— До танков… Ты до суши вначале доберись, неугомонный, — мрачно проворчал радист-пулеметчик Курсилов.
Курсилов зрел в корень.
Стояла недобрая февральская ночь. Море тяжело дышало могильным холодом и смертью.
Корабли с десантом призраками подошли к берегу. За спиной ухал главный калибр крейсеров и эсминцев. Снаряды летели на холмы, засаженные непородистой виноградной лозой, рвали ледяную землю, будили спящих румын.
Да, на берегу сидели румыны, а вовсе даже не ненавистные немцы — от тевтонов была только батарея из трех тяжелых зениток.
Как и было условлено, к этому моменту Обухов и весь экипаж «тридцать первого» находились уже в танке. Более того: мехвод Чевтаев запустил двигатель.
Это было правильно. Как только баржа опустит сходни, танки должны рвануть вперед, не задерживаясь на борту ни одной лишней секунды!
Обухов не утерпел, открыл люк, высунулся из башни по пояс.
И тут берег ответил…
Заговорили авторитетные немецкие зенитки. Им подгавкивали пушки помельче. С завораживающим шелестом сыпались из-под рваных туч минометные мины. Ну и, конечно, залаяли два десятка пулеметов сонного румынского батальона…
Идущую рядом баржу с танками осветили прожекторы.
Сразу же вокруг нее поднялись столбы воды — это зенитки взялись за самую крупную цель.
Меньше минуты шквального арт-огня — и прямое попадание в танк, стоящий на барже!
Продолжение истории Обухов не досмотрел. Осколок, щелкнувший по створке люка, заставил командира вспомнить об осторожности и нырнуть обратно в башню.
— Экипаж, к бою! — крикнул он в ТПУ, танковое переговорное устройство. — Внимание, осколочным заряжаю!
Это Обухов сообщил для наводчика Леонова — на «стюартах» заряжающим выступал сам командир танка.
— Наводить по вспышкам! — приказал Обухов.
— Есть по вспышкам! — отозвался Леонов.
— Огонь!
«Стюарт» выстрелил.
Так начался тот бесконечный бой.
После этого, как показалось Обухову, их танк провел на борту баржи еще полночи. Эта половина состояла из сотни кусков и кусочков серой ткани военного времени. На ткань были нашиты, словно блестки, мириады брызг ледяной воды и мириады искристых осколков, яростно стучащих по броне, по барже, по снующим повсюду катерам с морской пехотой…
На самом же деле баржа прошла вперед еще с полкабельтова и беззвучно — удар полностью заглушила канонада — напоролась на один из сварных противодесантных ежей, затопленных супостатом на мелководье.
