— Леонов, быстро в танк, проверяй орудие. Вы, — глаза разгоряченного боем Обухова пылали, как уголья, и он буквально опалил взглядом Чевтаева с Курсиловым, — приступайте к ремонту гусеницы. Ну а я — на рекогносцировку.
За несколько метров до гребня холма сержант упал в мягкую, пегую прошлогоднюю траву и с легкостью человека, редко евшего досыта, пополз.
Что ж, а вот и те самые четыре танка… Два R-35 и две пулеметные танкетки. Все — с румынскими, а не с немецкими, экипажами.
Последнее обстоятельство было существенным и счастливым. Потому что румыны поторопились продемонстрировать присущие себе стойкость и боевитость (а капитан Агеев сказал бы — «уровень политико-морального состояния») и, узрев гибель обоих гигантов B-2, спешно драпали!
«Нам бы только до их танков добраться, и дело пойдет», — слова Леонова оказались пророческими. На одном легком «Стюарте» разогнать отряд из семи танков, два из которых тяжелые!
Обухов улыбнулся во все зубы.
— Пушка сдохла, — доложил Леонов, когда сержант вернулся.
— А еще у нас от обстрела полно трещин, — добавил мехвод Чевтаев. — Много бензина вытекло. Того, что осталось, хватит на считанные километры.
— Ну, значит, будем выполнять приказ командования, — заключил Обухов. — Выходить на плацдарм, захваченный к югу от Новороссийска.
— Пешком?
— Почему пешком? На вверенной нам технике.
Через три часа, уже в сумерках, «Стюарт» с чудом заклепанной гусеницей пополз на восток.
Когда совсем стемнело, впереди бешеным танцем вспышек дал знать о себе горячий бой. Музыка этого боя была лучшим из всего, что они могли надеяться услышать. Она значила, что морская пехота майора Куникова еще держится за плацдарм в Станичке.
На дороге впереди показались подводы, мотоцикл, легковая машина. Это были тылы немецкой части, брошенной против неустрашимых морпехов.
— Курсилов, Леонов, огня не открываем, — предупредил Обухов. — Чевтаев, включай все внешнее освещение. Сделаем вид, что нам прятаться не от кого. И аккуратненько, не давани кого-нибудь ненароком.
— А может, даванем?
— Не навоевался? Тут передовая! Влепят из противотанковой — даже не поймешь, откуда прилетело.
— Ну, как скажешь. Я бы даванул.
— Даванешь еще. Ближе к переднему краю.
Многие немцы, которых они обгоняли, приветливо махали руками. Им, конечно, и в голову не могло прийти, что из их глубокого тыла приехал танк- чужак. Ну а то, что пехтура ни черта не смыслит в моделях танков — это Обухов усвоил давно и накрепко, ничего другого он и не ждал.
Вот впереди показался пост немецкой фельджандармерии.
— Останавливаться не будем. Если попросят остановиться — не открывая огня едем дальше.
Крупный немец с винтовкой, однако, остановил идущий перед ними кургузый вездеход, а к танку не выказал никакого интереса. Аккуратно приняв левее, Чевтаев объехал вездеход и двинул дальше.
Судя по взлетающим впереди осветительным ракетам и ожесточенному пулеметному перестуку, линия фронта была уже совсем близко.
Прорвались легко. При этом Чевтаев наконец «даванул» пулеметный расчет…
Только когда танк уже катился по нейтральной полосе, по нему открыли огонь. Причем свои же, морячки.
Обухов хотел выскочить и побежать вперед, сказать, чтобы не стреляли, но образумил себя тем же, чем и сутки назад, под Южной Озерейкой: наверняка тут полно мин, можно ведь и погибнуть ни за грош.
В итоге «Стюарт», царственно не заметив брошенных в него морячками гранат, пролетел мимо свежих стрелковых ячеек и помчался в глубь плацдарма.
Вот здесь уже интуиция подсказала Обухову: сейчас полковой противотанковый резерв с ружьями Симонова всполошится и навертит ему дырок в корме. Поэтому он скомандовал Чевтаеву «Стоп», а сам вылез из танка и крикнул в темноту:
— Эй, братки! Есть тут кто?!
В качестве ответа он услышал: «Хенде хох!»
— Я свой! Командир танкового экипажа сержант Обухов!
Через десять минут все четверо — Обухов, Чевтаев, Леонов и Курсилов — широко и бессмысленно улыбаясь, стояли перед майором в коротко подрезанной шинели.
Они находились в теплом блиндаже. Им наливали чай. Для них нарезали краюху белого хлеба, драгоценную драгоценность.
Они были живы!
