город по рву» — остатки укреплений, возведенных еще при царе Федоре Ивановиче. Они именовались по-разному: «Земляной город», «Деревянный город» — и располагались приблизительно по линии современного Садового кольца. Были они и в Замоскворечье. Но за полтора года до подхода Пожарского к Москве они сгорели. Подавляя «Страстное восстание», интервенты выжгли город, а вместе с домами погибла и крепостная стена. Теперь стрельцы и казаки засели в развалинах этой стены, на пепле и угольях. А осыпающийся ров, за которым давно никто не следил, придавал их позиции хоть какую-то устойчивость.
Другая расшифровка может означать, что севернее речного течения находилась ставка Пожарского, его командный пункт. Там же стояли его обозы. Там же оставались отряды, занявшие оборону по линии Пречистенские ворота — Петровские ворота, чтобы противостоять внезапному удару Ходкевича, если он последует с этой стороны. Ведь у гетмана было преимущество инициативы. Ни Трубецкой, ни Пожарский не знали, где именно начнется новое наступление. Да, сам гетман перешел к Донскому монастырю с обозом. Но Замоскворечье огромно, и он мог избрать несколько маршрутов для прорыва. Кроме того, он мог оставить большой отряд для удара по ополченцам с другой стороны реки. Русское командование вынуждено было закрывать сразу несколько направлений, с которых могла начаться атака, а значит, распылять силы. И, возможно, часть бойцов Пожарского, возглавленная лично им, оставалась севернее, северо-западнее Москвы-реки, а другая часть перешла через реку — «сотни многие» дворянского ополчения под командой воевод, пришедших с Дмитрием Михайловичем из Ярославля.
Рано утром 24 августа гетман Ходкевич начал движение на север, пробивая путь обозу. Основная группировка гетманских сил шла перед обозом, взламывая сопротивление Трубецкого. Левое крыло прикрывало это движение от ратников Пожарского.
Прорыв был намечен по главной «артерии» Замоскворечья — улице Ордынке.
Дмитрий Михайлович, видя наступление поляков, велел дворянским конным сотням атаковать полки Ходкевича, пока те не подошли ко рву Земляного города. Русская конница ринулась на левое крыло гетманских войск. Однако этот маневр, как и 22 августа, не принес удачи. Среди сил прикрытия, действовавших против Пожарского, было порядка 800 панцирных гусар,[171] и в открытом поле отрядам русских провинциальных дворян трудно было сдерживать их тяжкую мощь. После упорного многочасового боя польская кавалерия опрокинула конницу ополченцев, и та устремилась к Крымскому броду — перебираться на безопасную сторону реки. Казаки Трубецкого, также пытавшиеся остановить Ходкевича, потерпели поражение и отошли.
Пожарский с основными силами едва удержал позицию близ Крымского брода. Впоследствии этот плацдарм позволит возобновить боевые действия в Замоскворечье. Но пока о новой атаке и речи быть не могло: требовалось остановить панику и привести разбитые отряды в порядок.
Гетман, решив, что с ополченцами Пожарского покончено, оставил неподалеку от брода заслон из двух рот и перебросил все силы на другое направление. Настал черед русской пехоты, оборонявшей руины Деревянного (Земляного) города. Польским кавалеристам мудрено было подступиться к ней. Стрельцы и казаки вели огонь, укладывая одного вражеского бойца за другим. Немногочисленная артиллерия земцев осыпала неприятеля ядрами из-за земляных насыпей.
Ходкевич подтянул свои орудия, началась ответная канонада. Русская пехота упорно стояла и не желала оставлять позиции. Однако она осталась без поддержки собственной конницы. На этот раз дворянские сотни не получили приказа спешиться и отбивать поляков вместе с пехотой… Критический момент для пеших стрельцов наступил, когда Ходкевич распорядился спешить конную шляхту и запорожских казаков, а потом бросил их на штурм Деревянного города. Сдержать атаку столь многочисленных сил одной только стрельбой не получилось. А когда польские кавалеристы, искусные бойцы на саблях, перебрались через ров, началась резня. Не обладая многолетней выучкой в обращении с холодным оружием, стрельцы и казаки начали нести тяжелые потери. Будь рядом с ними ополченцы-дворяне, вероятно, атакующих удалось бы отбросить. Но они давно покинули поле сражения. И русская пехота стала разбегаться, бросая оборонительный рубеж.
Очередной этап битвы за Москву начался несчастливо для русского оружия.
И добрую половину дня неудачи будут преследовать ополченцев одна за другой…
Жестокий бой в южном Замоскворечье описан во многих источниках, по ним видно, сколь трагически начался этот день. Летопись повествует: «И был бой великий с утра до шестого часа; гетман же, видя против себя крепкое стояние московских людей, напустился на них всеми людьми, сотни и полки смял и втоптал в Москву реку. Едва сам князь Дмитрий с полком своим стоял против них. Князь Дмитрий Трубецкой и казаки все пошли в таборы. Гетман же, придя, встал у [церкви] Екатерины мученицы Христовой и таборы поставил». Летописным строкам вторит «Сказание» Авраамия Палицына: «Светающу понедельнику, начаша полци сходитися: бе бо от обою стран множество безчислено людей. Окаяннии же лютори, польские и литовские люди, нагле зверообразным рвением наступишя на московское воинство. Божиим же попущением грех ради наших рустии полцы вдашя плещи свои, на бегство устремишяся; тако же и пешие вси, ров покинувше, побегошя»[172].
Польский офицер Будило во всех подробностях сообщает о боевых действиях утром 24 августа, столь счастливо сложившихся для его соотечественников: «Гетман, одушевленный великою заботливостию об осажденных, напрягал все свои силы, чтобы выручить их. Он сдвинул весь свой обоз, и хотя его войско было небольшое, но он должен был разделить его на две части, потому что и у русских было две армии; одна — Пожарского, наступавшая на гетмана из своего лагеря, а другая — Трубецкого, нападавшая на него из своего табора. Одна часть войска гетмана, обратившись к Пожарскому, долго билась с ним, наконец, сломала русских, вогнала в реку и овладела полем битвы. Удалившись за реку, русские опустили руки и смотрели,
