— Ильюха, а ты ведь в чифире все-все тонкости знаешь?
— Ну-у, — степенно ответил я, — может быть, чего-то и не знаю.
По вывеске корефана было заметно, что он явно настроился балагурить. Сменить тему «кровавого» разговора и в самом деле не помешало бы.
— А что ты хотел спросить?
— Про желтую пленочку, которая на поверхности чифира появляется. Это кофеин?
— По сути, да.
— А-а, тогда ясно, — ощерился всею золотой пастью Слава. — Это я к чему: был со мной случай. Ехал я в «Столыпине», из всех местных зон только в Форносово на поезде возят.
— Да-да, так, — подтвердил я, знакомый, как и Слава, с пригородными этапами. Скентовались-то мы в колонии.
— Ехал с нами дедушка на строгий режим, а нам-то откуда знать, что он «полосатик»? Дедушка и дедушка, старенький, весь перекосоебленный какой-то. Мы чифир заварили, предлагаем ему, садись с нами. А он: благодарю, типа, только я дряхлый уже и весь больной. Легкого нет, две трети желудка вырезаны. Чифир мне пить нельзя. Можно я сахарку помочу? Ну а нам что, жалко? Валяй, говорим.
Маринка слушала, затаив дыхание. Сомнительные мысли вылетели из ее рассудительной головы.
— Сахар — превосходный абсорбент, — назидательным тоном процедил я. — Он впитал в себя весь кофеин. А в темноте вагона вы и не заметили, как желтая пленочка на него налипла.
— Конечно, — еще шире осклабился корефан, сияя ртом ярче солнца, — нам, первоходам, невдомек. «Полосатый» весь кофеин схавал с кусочком сахара, а мы, дурни, глотаем горькую воду и радуемся, вон у нас чифир забористый какой: дедушка всего лишь сахарок помочил, а уже раскумарился!
— Сдается, дедушка имел вас, не снимая штанов. Мы заржали. Обаяние друга — устоять невозможно.
— Кто такой «полосатик»? — спросила Маринка.
— Кто сидел на строгом режиме, — ответил я. — В Форносово две зоны — общий режим и строгий. Строгачам дают полосатую робу, отсюда и «полосатые».
— Но ты же, милый, был на общем? — уточнила Маринка.
— Да, — сказал я, — на общем. — По поводу отсидки я распространяться не любил. О зоне вообще старался не вспоминать. Правда, иногда кое-что арестантское проскальзывало в поведении. Теперь это случалось все чаще — обстоятельства, меняющие жизнь, диктовали возвращение к прежнему образу мышления. — Очень надеюсь, что на строгий не попаду никогда.
Ох-ох-ох. «Никогда не говори никогда».
— Не зарекайся, — подтвердила мои опасения Маринка, — а еще лучше брось рисковать. Давай уедем? — снова повторила она, и я чуть было не согласился, но судьба в лице Ксении не позволила внести коррективы.
— Чего регочете? — спросила она, заваливая на кухню. — Дозвонилась я. Ваше счастье, что он на работе.
— Кто «он»? — осведомился Слава.
— Дима, реаниматолог. Ты его знаешь, он на день рождения приходил.
— Ага, — кивнул Слава, судя по лицу, никакого Диму не вспомнивший.
— Кофе попьешь? — предложила Маринка. — Я ни тебя тоже сварганила.
— Спасибочки. — Ксения мельком заглянула в заварочную кружку и покосилась на мужа. — Твоя полная чашка нифелей?
— У меня там чай парится, — объяснил Слава, смиренный в присутствии супруги.
— Парится член в анале, а чай томится, — отрезала женщина по имени Судьба.
Убитые, мы сидели молча. Ксения тоже была не прочь пошутить на арестантский манер.
До больницы на улице Вавиловых было десять минут езды. Когда мы, переобувшись в тапочки, вошли в палату хирургического отделения, Эрик даже не повернул головы в нашу сторону. Он не спал, глядел в потолок, и лицо у него было настолько осунувшимся, что я не сразу узнал своего компаньона- курганника. Сердобольная родня отсутствовала, однако тумбочка была завалена целлофановыми пакетиками и свертками. Настало время процедур и прочих лечебных мероприятий. В палате было сумрачно и затхло. Унылая казенная мебель навевала тоску.
— Нашли больного? — поинтересовался реаниматолог Дима.
— Ага, — Слава протянул ему пакет с дежурным подношением — коньяком и фруктами. — Спасибо, Доктор.
— Не за что, — пожал плечами Дима, забрал добычу и ушел.
— Хау ду ю ду? — я подсел на кровать к Эрику. В руках у меня шуршал другой мешок, побольше. Я был готов умасливать дарами всех подряд.
Эрик не ответил. Он спокойно смотрел вверх, словно меня и не было.
— Эрик, — позвал я. Реакции не последовало. То ли он был не в настроении общаться, то ли игнорировал непосредственно мою особу.
— Ну, чего ты, братан? — добродушно зарокотал Слава, присаживаясь с другой стороны, поскольку табуретов в палате не было. — Хорош кисляк мандячить. Давай красненького дерябнем, для крови полезно, и врач разрешил.
