месте, где хранится золото, потомки изобретателей сапога узнают достаточно быстро. Вот так, amigo cojudo, — я еще раз полюбовался Перстнем, — жить нам осталось ровно столько, сколько Он будет в наших руках. Пару дней испанцы еще потерпят, небольшую отсрочку я отыграл, а потом затишье кончится и к нам применят силу.
Вот эти два дня нам со Славой и надо что-то придумать.
Я вышел из бара, сел в «Ниву» и поехал на свою квартиру. Пора бы там прибраться, ибо в необитаемом жилье быстро воцаряется «мерзость запустения». Также хотелось побыть в ПОЛНОМ одиночестве. Марина, которую я опрометчиво заставил уволиться, целыми днями сидела дома, в ее присутствии сосредоточиться было невозможно. А мне необходимо было собраться, чтобы как следует пораскинуть мозгами. Очень обидно осознавать, что меня водили за нос, как мальчишку. И положение сложилось вследствие моей легкомысленности достаточно тупиковое. Для мальчишки. Который дал себя провести. Но теперь-то я больше не был мальчишкой и мог доказать это делом.
Поднявшись на лифте, я увидел на лестничной площадке парочку, звонившую в мою квартиру. Один был одет в четырехсотдолларовый красный пиджак, имел в галстуке золотую булавку и смахивал на коммерческого директора солидной фирмы; второй, постарше, носил скромный (по покрою, не по цене) костюм-тройку, однако профессиональная масть опера, каиновым клеймом отметившая их лица, выдавала обоих. В свое время я досыта наобщался с подобной сволочью, чтобы с ходу просечь их обэхаэсэсно-обэповское происхождение. Самым разумным в этой ситуации было тихое отступление, но меня уже заметили.
— Вы Потехин Илья Игоревич? — спросил старший, а «коммерческий директор» оставил звонок в покое.
— А с кем имею честь? — ответствовал я, поудобнее берясь в кармане за корпус светошокового фонаря, который таскал теперь вместо «тэтэшника». Церемониться с ними я не был намерен.
Оперативники двинулись ко мне. Старший махнул в воздухе красной ксивой:
— Отдел по борьбе с экономи…
Я выдернул из кармана фонарь, зажмурился и нажал кнопку. Сквозь века полыхнуло ослепительным красным светом. Я рванулся к лестнице, успев сквозь плясавшие перед глазами оранжевые пятна заметить, что сладкая парочка застыла как вкопанная, закрыв лица руками. Пусть постоят, скоро шоковый эффект пройдет, а мне время терять нельзя. И по ступенькам: прыг-прыг-прыг. Статья 191 часть 1: «Сопротивление работнику милиции». Впрочем, пойди докажи, что я сопротивлялся. В отличие от электрошокеров, газовых и прочих парализаторов, мой гуманный фонарь следов насилия не оставляет. Даже свидетелей среди соседей не найти, за что еще можно было бы уцепиться, воспользуйся я ультразвуковой глушилкой. Вот такие дела. «То ли небыль, то ли быль!» И, что особенно греет душу, прицелиться мне вдогонку тоже не смогут. Прощайте, дорогие товарищи. Беседовать и вообще что-либо с вами делать вместе не входит в мои планы.
Знаем мы эти штучки: «Все сказанное вами может быть использованно против вас на суде». В Америке хоть жизнь и другая, но в полицейском беспределе схожесть с нашим, говорят, есть.
Далеко уходить я не стал. Открыл перочинным ножом замок на чердаке соседнего дома и сквозь замызганное стекло принялся наблюдать за парадным.
Фонаря ментам хватило минут на пять. Пока оправились, поплакали, прозрели. Выходили они из подъезда, трогательно держась за руки, как братья. «Слепой ведет зрячего». Смех смехом, а пожилому с глазами действительно поплохело. Может быть, потому, что стоял ближе к источнику света, а может, возраст сказывается, но «директор» в красном пиджаке точно выступал в роли поводыря. Наблюдать эту картину было сущим удовольствием, и я не сумел сдержать глумливый смешок: по ним можно было снимать клип для песни «Наша служба и опасна и трудна». Нет, все-таки до чего жизнь в колонии доводит! Упрятав человека один раз якобы для исправления, государство почти всегда получает ярого и непримиримого врага. Насильно мил не будешь, а отняв свободу, пылкой любви не дождешься. Вот я и торжествовал, не испытывая угрызений совести.
Обэповцы отошли за мусорную площадку, где была спрятана их машина. Правильно. Я бы на их месте тоже уехал: преступник скрылся, и ждать, стало быть, некого.
Я вернулся в квартиру и занялся уборкой. Затхлости в комнатах хватало. Как точно сказано у пророка Исайи: «И страус, и ворон поселятся». До птиц пока не дошло, но пауков развелось прилично. Я разогнал их по щелям и как следует очистил все углы от пыли.
Ментов я не боялся. Эта пара отыграла свое, в ближайшее время не должна была объявиться. Господа приходили ко мне явно не с обыском — в этом случае вытянули бы понятых. Скорее всего, поговорить. То, что это ОБЭП, и обрадовало, и разозлило. Сам факт, что это не отдел по расследованию убийств, вышедший на меня, сильно облегчал душу. С другой стороны, если от «убойщиков» можно было отвертеться, уйдя в несознанку, то «коммерческие директора» завалились чисто по наводке, и не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы угадать, чьи это уши торчат из-за дерева. Сдал меня, конечно, Леша. Обиделся за пригородный стриптиз и поскакал к своему дураку Ласточкину (или с кем он теперь дружит, с опером, наверное). Стук-стук, это я, долбанный дятел Есиков, требую отмщения! Принести Леше в доказательство моего злого умысла было что. Пистолетная гильза — серьезная улика, и на моем ТТ много чего висит. Кстати, надо от него срочно избавиться. Захоронить этот экземпляр «Тульского Токарева» в глухом лесочке, ну его к дьяволу.
М-да, а гильза-то — это кранты. Как же я раньше не подумал. Запрос в гильзокартотеку даст наколку не по одному «глухарю». Вот так уголовные дела и раскрываются!
