теперь стоял как вкопанный под прямым углом к мчавшейся стае элторов.
– Какого черта он… – выдохнул Дэйв.
– Ох, Левон! Ох, не надо! – завопил вдруг Тэйбор, явно о чем-то догадавшись, и вцепился в руку Дэйва, весь побелев от этой ужасной догадки. – Он хочет нанести Удар Ревора!
У Дэйва по спине пробежал холодок. Это же чистой воды безумие! Неужели Левон, спасаясь от позора, хочет совершить самоубийство?
Окаменев, смотрели они, как огромная стая, следуя за бегущим впереди крупным самцом-вожаком, летит, стелясь над травой, прямо на одинокую неподвижную фигуру со светлыми, разметавшимися по плечам волосами. И все остальные охотники тоже, как краем глаза заметил Дэйв, замерли, напряженно следя за готовящимся к броску Левоном. Единственным звуком, нарушавшим воцарившуюся над полем тишину, был стук копыт приближавшихся элторов.
Не сводя глаз с Левона, Дэйв заметил, как спокойно и неторопливо тот спрыгнул с коня и встал перед ним, словно загораживая его от летевшей на них стаи. Элторы были уже совсем близко, и все вокруг было наполнено грохотом их копыт.
Конь Левона тоже стоял как вкопанный. Дэйв отметил это про себя, увидев, что Левон медленно вынимает из ножен охотничий нож.
Элторы были от него не более чем в пятидесяти шагах.
Затем – в двадцати.
Левон взмахнул рукой, и словно без малейшего промедления нож полетел и вонзился огромному вожаку прямо в лоб, между глазами. Элтор замедлил бег, пошатнулся и рухнул прямо к ногам Левона.
Стиснув кулаки от охватившего его дикого восторга и возбуждения, Дэйв успел увидеть, как остальные животные тут же метнулись прочь, разбившись при этом как бы на две меньшие стаи, и точно с того места, где упал на землю их поверженный вожак, одна стая понеслась на восток, а вторая – на запад.
А над упавшим элтором стоял Левон, и его светлые кудри вольно вились на ветру, а он спокойно поглаживал по морде своего коня, удовлетворенный тем, что сумел – пусть ценой немыслимо храброго рискованного броска – спасти не только свою собственную честь, но и честь всего третьего племени. Сумел буквально из пасти стыда вырвать эту победу – как и подобает истинному охотнику и вожаку.
Дэйв вдруг осознал, что орет как безумный, а Тэйбор весь в слезах висит у него на шее и изо всех сил колотит его по плечам, которые еще не успели зажить после схватки с ургахом. Однако он, не обращая внимания на боль, и сам от души обнимал мальчишку. Ничего подобного никогда в жизни он не испытывал, никогда не позволял себе столь бурного проявления чувств, но сейчас был уверен, что ведет себя совершенно правильно. Только так он и должен был сейчас себя вести, только так – и никак иначе!
Ивор сам себе дивился – настолько он был зол. Он даже припомнить не мог, когда еще так сердился. Левон чуть не погиб! А мог бы запросто и погибнуть, вот почему он так гневается. Дурацкая, никому не нужная бравада – вот что это такое! А он, вождь, должен был настоять на двадцати пяти охотниках! Все-таки именно он, Ивор, стоит во главе третьего племени!
И тут он на минутку задумался – а только ли страх за Левона вызвал у него такой приступ гнева? В конце концов, все уже позади, Левон жив-здоров, даже более того, и все племя до сих пор бурлит после совершенного им подвига. Еще бы, нанести Удар Ревора! Отныне Левон может больше не беспокоиться о собственной репутации: на зимнем собрании девяти племен в Келидоне только и будут говорить, что о нанесенном им Ударе Ревора. Имя его прогремит по всей Равнине…
«Я просто старею, – догадался Ивор. – И немного завидую собственному сыну, который не только стал совсем взрослым, но и оказался способен на такое! И каково же будет отныне его собственное место в племени? Неужели он теперь всего лишь отец Левона дан Ивора? Последняя часть имени собственного сына?»
Эта мысль потянула за собой следующую: интересно, все ли отцы испытывают подобные сомнения, когда их сыновья становятся мужчинами? И не просто мужчинами, а героями, доблестными героями, слава которых превосходит славу их отцов? Неужели всегда гордость и радость, которые отец испытывает за сына, таят в себе острый шип зависти или ревности? Неужели и Банор испытывал те же чувства, когда двадцатилетний Ивор произнес свою первую речь в Келидоне и заслужил похвалы всех старейшин, отметивших исключительную мудрость молодого всадника?
Может быть, и так, думал он, с любовью вспоминая отца. Возможно, и Банор испытывал те же чувства, что он сейчас. Просто, догадался Ивор, он не придавал им особого значения. И был прав: все это действительно неважно. Таков естественный порядок вещей, таков один из отрезков того долгого пути, который проделывает каждый, пока не пробьет священный для него Час Познания.
Если он, Ивор, и хотел бы передать своим сыновьям какую-нибудь собственную добродетель, какую-нибудь черту своего характера, так это терпение. Он суховато усмехнулся. Вот уж действительно смешно! Ведь сейчас терпения не хватает даже ему самому!
И он опять вспомнил о своих детях. У него ведь есть не только сыновья, но и дочь! И с Лианой необходимо очень серьезно поговорить. Он сразу почувствовал себя значительно лучше и отправился искать свою непослушную дочку.
«Но Удар Ревора! Здесь есть чем гордиться, клянусь луком Кинуин!»
Пир в честь новых охотников начался на закате, когда племя собралось наконец на просторной центральной площади, откуда весь день доносился
