Дариен отступил на шаг назад.
– Ты имеешь в виду меня? – спросил он. – Это я – орудие…
– Нет, – тихо ответил Ланселот. Флидас почувствовал, как к нему возвращается холод страха, когда он посмотрел на мальчика. – Нет, я имею в виду то, что я сделал.
– Ты спас мне жизнь, – сказал Дариен. Это прозвучало как обвинение. И он больше не приближался.
– А ты – мне. – Голос звучал так же тихо.
– Почему? – вдруг крикнул Дариен. – Почему ты это сделал?
Человек на мгновение прикрыл глаза, затем снова открыл.
– Потому что твоя мать попросила меня, – просто ответил он.
И при этих словах Флидас снова услышал шелест листьев. Сердце у него сжалось от грусти.
Дариен стоял, словно готовился бежать, но он еще не двигался.
– Она знала, что я собираюсь идти к отцу, – сказал он, уже не так громко. – Она тебе сказала? Ты знаешь, что спас меня, чтобы я это сделал?
Ланселот покачал головой. Он произнес громче, хотя это явно потребовало от него усилия:
– Я спас тебе жизнь, чтобы ты шел своей дорогой.
Дариен рассмеялся. Этот смех вонзился во Флидаса, словно кинжал.
– А если она ведет на север? – холодно спросил мальчик голосом, внезапно ставшим взрослым. – На север, во Тьму? К Ракоту Могриму?
Глаза Ланселота остались спокойными, а голос звучал совершенно хладнокровно.
– Значит, она ведет туда по твоему выбору, Дариен. Только так мы не становимся рабами: если можем выбирать, куда нам идти. Без этого все превращается в насмешку.
Воцарилось молчание, прерванное, к ужасу Флидаса, новым смехом Дариена, одиноким, горьким, растерянным.
– Но это так и есть, – сказал мальчик. – Это все и есть насмешка. Свет погас, когда я надел его. Разве ты не знаешь? И, кстати, почему, почему я должен идти пешком?
На секунду повисло молчание.
– Нет! – воскликнул Флидас, протягивая руку к мальчику.
Слишком поздно. Возможно, с самого начала уже было слишком поздно, с рождения, с зачатия среди Тьмы Стракаша, с тех времен, когда впервые были сотканы миры, с тоской в сердце подумал Флидас.
Глаза Дариена сверкнули яростным красным огнем. Силы Пендарана взревели, в роще замелькали размытые тени, и внезапно Дариен исчез.
Вместо него сверкающий белым оперением в темноте филин быстро метнулся вниз, в траву, схватил клювом упавший кинжал, взмыл в воздух, повернул на север и пропал из виду.
На север. Флидас смотрел на круг ночного неба в обрамлении высоких деревьев и всеми силами души пытался приказать филину вернуться обратно. Пытался увидеть возвращающегося белого филина, летящего назад и приземляющегося рядом с ними, который снова превращается в ребенка, прекрасного ребенка с мягкими голубыми глазами, выбравшего Свет и выбранного Светом, чтобы стать сверкающим клинком в надвигающейся тьме.
Он проглотил слюну. Отвел взгляд от пустого неба. Снова повернулся к Ланселоту. Тот уже поднялся на ноги, обожженный, истекающий кровью, и стоял, покачиваясь от усталости.
– Что ты делаешь? – воскликнул Флидас.
Ланселот взглянул на него сверху.
– Я иду следом, – спокойно ответил он, словно это была самая очевидная вещь. – Ты поможешь мне с мечом? – Он протянул вперед свою обожженную ладонь; левая рука бессильно висела вдоль туловища.
– Ты сошел с ума? – выпалил андейн.
Ланселот издал звук, которому удалось сойти за смех.
– Я был сумасшедшим, – признал он. – Очень давно. Но не теперь, малыш. А что, по-твоему, я должен делать? Лежать здесь и зализывать раны?
Флидас приплясывал на месте в совершенном отчаянии.
– Какую роль ты можешь сыграть, если погубишь себя?
– Я понимаю, пока что от меня толку мало, – мрачно сказал Ланселот, – но не думаю, что эти раны…
– Ты собираешься идти следом? – перебил его андейн, до которого внезапно дошел смысл слов Ланселота. – Ланеслот, он превратился в филина, он летит! К тому времени, как ты только выберешься из Пендарана, он будет уже…
Он смолк на середине фразы.
– Что такое? Что ты придумал, мудрое дитя?
Он уже давно не был ребенком. Но он действительно кое-что придумал. Посмотрел на человека, увидел кровь на его обнаженной груди.
