удовольствием этого Брагона собственноручно прикончил! Нет, больше ни слова о них! Мне невыносимо видеть, как ты унижаешь себя и меня, разговаривая со мной так же, как с этими придурками!
Они снова подошли к дереву-лире. Среди его ветвей пела птица. Шарра, чтобы дать хоть какой-то выход обуревавшим ее чувствам, пригнула одну из веток и чуть не сломала ее.
— Господин мой, я должна сказать, что весьма удивлена твоими словами. Вряд ли ты мог ожидать от меня слишком откровенных речей уже во время… нашего первого…
— Но я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ожидал! Я надеялся услышать настоящую женщину! Которая когда-то — еще совсем недавно! — была девчонкой- сорванцом и облазила в этом парке все деревья! Но ты слишком увлечена своей ролью принцессы. Вот что раздражает меня. Мало того, причиняет мне боль. А сегодня я и вовсе чувствую себя униженным!
— А что, сегодня какой-то особый день? — спросила она насмешливо и тут же прикусила язык.
— Да, — ответил он. — Сегодня — наш день.
И обнял ее, и в тени дерева-лиры наклонился и прильнул к ее устам. И голова его заслонила от нее месяц в небесах, и, хотя это и было ей все равно, глаза ее сами собой закрылись, и она почувствовала, как губы его раздвигают ее губы, и его язык…
— Нет!! — Она изо всех сил рванулась и чуть не упала. Они стояли лицом друг к другу на расстоянии двух шагов, и сердце у нее колотилось, как обезумевшая от страха птица, изо всех сил старавшаяся вырваться и улететь прочь. Нужно было удержать эту птицу, взять себя в руки. Нужно. Она ведь все-таки Шарра, дочь…
— Темная Роза, — сказал Дьярмуд, и голос его дрогнул. Он шагнул к ней.
— Нет! — Она вскинула руки, словно пытаясь от него отгородиться.
Дьярмуд остановился. Посмотрел на дрожащую девушку.
— Почему ты меня боишься? Что во мне так пугает тебя? — спросил он.
Шарре было трудно дышать. Она чувствовала, как напряжена ее грудь, и какой странный теплый ветер веет вокруг, и как близко стоит от нее этот принц, и еще что-то темное, теплое чувствовала она в своей душе — там, где…
— Как ты перебрался через реку? — вдруг выпалила она.
Она ожидала любой насмешки, очередного дурацкого ответа — это бы даже помогло ей прийти в себя, — но глаза его отнюдь не смеялись и отвечал он спокойным, ровным тоном:
— С помощью волшебных стрел. Мне их подарил один маг. И обыкновенной веревки. Мы натянули ее над самой водой и по ней перебрались — как обычно перебираются через реку. Это нетрудно. А наверх мы взобрались по лестнице, высеченной в скале несколько веков тому назад. Но учти: я это рассказываю тебе одной. Ты никому не скажешь?
В ней проснулась принцесса Катала.
— Я никогда не даю подобных обещаний — не имею права. Но сейчас и здесь я, так или иначе, тебя не предам. Хотя тайны, угрожающие безопасности моего народа…
— А какую, по-твоему, тайну только что выдал тебе я? Я ведь, между прочим, тоже наследник королевского трона!
Она только головой покачала. Кто-то внутри ее истерически вопил, призывал ее немедленно бежать отсюда, от него подальше, но она никуда не побежала, а осторожно сказала:
— Если ты, господин мой принц, думаешь, что тебе удастся завоевать дочь Шальхассана всего лишь рассказами о том, как ты пробрался сюда и…
— Шарра! — с болью вскричал он, впервые вслух произнеся ее имя, и оно прогремело в ночи, точно удар колокола. — Ты только послушай, что ты говоришь! Это же не просто…
И вдруг они оба услышали бряцание оружия. Это дворцовая стража обходила стену дозором.
— Что это за крик? — раздался скрипучий голос, и она узнала Деворша, капитана королевской стражи. Ему что-то ответили шепотом, и он громко возразил: — Нет, я слышал голоса! Так, вы двое быстро проверьте стену изнутри. И собак возьмите!
Ночную тишину нарушил громкий лязг мечей.
Неведомым образом оба они тут же оказались в спасительной тени дерева. Она положила руку ему на плечо.
— Беги. Если они тебя найдут, то непременно убьют.
Невероятно, но взгляд его по-прежнему был спокоен; он с нежностью, не отрываясь, смотрел на нее сверху вниз.
— Если найдут, то, конечно, убьют, — сказал он. — Правда, сперва пусть попробуют. Что ж, в крайнем случае ты закроешь мне глаза, как я тебя просил. — И тут выражение его лица изменилось, голос стал жестче: — Но по своей воле я тебя сейчас ни за что не оставлю! Пусть сюда явится хоть весь Катал, если он так жаждет моей крови!
И — Боги, Боги, все Боги Катала! — как сладки были его губы, как ослепительно уверенны прикосновения его рук, когда он поспешно расстегивал
