Сыма Цянь снова повернулся и посмотрел на него.
– Я бы с удовольствием подрался, – сказал поэт.
– Я вам верю, – Тай заставил себя улыбнуться.
– Маловероятно, что эти двое смогут им что-то рассказать. Ты это понимаешь?
– Потому что?
– Если это приказ Синаня, то есть властей, то между приказом и посланными его выполнить будет много людей.
Тай покачал головой. Он все еще сердился. Слишком много вина, слишком большая беспомощность, и образ Чоу Яня в памяти.
– Возможно, – ответил он. – А возможно и не так много людей, если это держат в тайне по какой бы то ни было причине.
Цянь весело улыбнулся:
– Для человека, не имеющего чина и проведшего два года вдали от мира, ты знаешь о подобных вещах больше, чем следует.
Тай пожал плечами:
– Мой отец. А мой старший брат – советник первого министра, как вы уже заметили.
– Он действительно советник, да? – задумчиво произнес поэт. – Большая честь для вашей семьи.
– Большая честь.
Он понимал, что его голос не соответствует словам и что собеседник это почувствует.
Сыма Цянь мягко сказал:
– Если эти двое в Чэньяо ищут тебя, им отдали приказ некоторое время назад. Приказ следить, когда ты вернешься на восток. Вероятно, на тот случай, если убийца у озера потерпит неудачу.
Он высказал его собственные мысли.
Тай пристально посмотрел на поэта:
– Я все-таки не знаю, почему кто-то хотел моей смерти. Еще до лошадей.
Поэт не улыбнулся:
– Я знаю, – произнес он.
В густых лесах, под непроницаемым пологом листвы вдоль Большой реки, гиббоны раскачивались на ветках и пронзительно кричали на лодки, которые подскакивали и вертелись в потоке, стремящемся на восток, или которые тянули вверх против течения вдоль ущелий. Кружились и кричали птицы над водой и над утесами. Тигры жили среди деревьев и убивали людей в темноте, если те имели глупость ночью ходить по лесу.
Легко увидеть тигра в широко расставленных глазах, которые удерживают его взгляд, подумал Тай. Несмотря на все остроумие и искушенность поэта, в нем было нечто хищное, что связывало его с дикой природой, лежащей за окруженными стенами охраняемыми городами. Сыма Цянь раньше был разбойником на реках и на дорогах и никогда не принадлежал двору или кварталу куртизанок.
Это было видно.
Поэт снова улыбнулся, и теперь на его лице появилось сострадание. Но тигры не такие, подумал Тай. Они никогда не выглядят добрыми. Тебе придется лучше строить свои образы, сказал он себе. Для камышового кота в нем слишком много сложности…
Его собеседник мягко сказал:
– Ты пришел сюда ради женщины, как я понимаю. Ты очень долго прожил в одиночестве, а это нехорошо для мужчины, не говоря уже о том, кому предстоит принять трудное решение. Иди наверх, Шэнь Тай. Я поступлю так же. Воспользуйся сегодняшней ночью, пока можно. Давай встретимся здесь позднее. Нам обоим станет от этого лучше, и тогда мы сможем решить, что нам делать с тем, что я должен тебе сказать.
«Что нам делать».
Тай прочистил горло:
– Я… что бы это ни было, но это наверняка не ваша проблема или задача.
Улыбка стала шире:
– Назови это мудростью в вине, если хочешь, хотя это не всегда мудрость, как мы знаем. Но я прожил свои дни, принимая решения таким способом, а я слишком стар, чтобы меняться. Поэзия, дружба, вино. Суть человеческой жизни. И еще…
Поэт встал достаточно уверенно, но слегка покачнулся, когда выпрямился.
Он посмотрел сверху на Тая. Слегка расставил ноги. Растрепанные, испачканные едой, плохо подвязанные седеющие волосы. Но широко расставленные глаза горят огнем. Он сказал:
– Ты должен знать эти слова: «Есть мир другой, и он – не мир мужчин».
Он огляделся, покачиваясь, в поисках той девушки, которую они послали с поручением. Она уже была рядом с ним. Наклонилась, взяла его меч, подала ему. И сказала со своей медленной улыбкой:
– По правде говоря, сейчас мне нужен другой ваш меч, мой господин.
