признайся, смог ли бы ты когда-нибудь дать ей все это?
Наступило молчание. Оно длилось достаточно долго, чтобы Элен успела пожалеть, что избрала такой тон для разговора с бывшим мужем. Очевидно, с ее стороны это было стратегической ошибкой. Весь гнев Паскаля внезапно куда-то улетучился. В его глазах, пристально глядевших ей в лицо, оставались лишь горечь и сожаление.
– Я отдал ей свою любовь, – наконец проговорил он. – Из всех даров разве не этот самый ценный?
Он говорил очень тихо и спокойно. Огорченно всплеснув руками, Элен отвернулась.
– Ну да, естественно, – торопливо забормотала она, – ты, как всегда, прав. Кто станет спорить? Только прошу тебя, Паскаль, не пытайся меня унизить.
– У меня и в мыслях подобного не было.
– Да. То есть, конечно, нет. Проклятие, ты всегда умел пригвоздить меня к стене. А я думала, все уже в прошлом… – К его удивлению, на глазах Элен навернулись слезы. Она яростно вытерла ресницы ладонью и закашлялась. – Мне не следовало говорить о Марианне. А что касается Джини… – Она снова заколебалась. – Честное слово, я пытаюсь непредвзято относиться к ней. Она мне действительно симпатична, и я по-настоящему желаю счастья вам обоим. Поверь, мне очень не хочется, чтобы Джини стала такой же несчастной, какой была когда-то я. И не хочется, чтобы ты вместо того, чтобы стать счастливым, оказался в итоге озлобленным и одиноким. Понимаю, чудес на свете не бывает, но пусть хоть у вас все сложится, как в детской сказке со счастливым концом. Иногда я так страстно желаю этого.
Замолчав, она с несмелой улыбкой посмотрела ему в глаза:
– Но признайся, из того, что я тебе тут наговорила, далеко не все было таким уж грубым преувеличением. Ведь правда, не все?
– Не все, – неуверенно пожал плечами Паскаль. – Во всяком случае, твой анализ моих недостатков был просто блестящим. Ладно, Элен, мне пора.
– Не забудь про завтрашний день. – Она пошла следом за ним. – Заберешь Марианну, побудешь с ней, а потом приведешь обратно. Хорошо? Ей нужна отцовская поддержка, а ты, когда захочешь, можешь быть просто великолепным отцом.
Паскаль удивленно посмотрел на нее. В глазах его мелькнула смешинка, однако он никак не прокомментировал это высказывание, которое в ее устах прозвучало в высшей степени необычно.
– Хорошо, – кивнул Паскаль. – Утром увидимся. Приду за Марианной примерно в половине десятого. Спокойной ночи.
Один из друзей одолжил ему на время свою пустующую квартиру на Монпарнасе. Паскаль снова стоял у окна, глядя на ночной Париж, и вспоминал слова Элен. Им овладевало отчаяние. Со скрежетом отвинтив пробку, он плеснул себе в низкий стакан виски и залпом выпил.
Ну и что теперь? Он застыл на месте, еще больше раздосадованный самим собой. Спиртное не брало его – Паскаль оставался трезв как стекло. Тем мучительнее было размышлять над собственными поступками, собственной жизнью.
С болезненной ясностью он сознавал, что если Джини совершила чудовищную ошибку, то и его ошибка была не менее чудовищной. Нельзя было позволять себе так долго задерживаться в Боснии. Конечно, гораздо удобнее было время от времени получать от Джини бодрые письма, разговаривать с ней по телефону и уверять себя, что для беспокойства нет причин: раз уж Джини держится так хорошо, почему бы не задержаться еще на недельку-другую? За работой Паскаль почти не замечал времени – для него оно измерялось только количеством удачных снимков. Он отодвинул личную жизнь на задворки и был поглощен своей работой и событиями, которым суждено было со временем войти в историю. Воистину, тысячу раз права была Элен, когда сказала, что слишком уж легко и быстро он взялся за старое. А теперь горько сожалел об этом.
Но помимо этого просчета был еще один – гораздо более опасный и труднообъяснимый. Как мог он не задуматься о том, что Джини нужен ребенок?! На те события, очевидцами которых им вместе довелось стать, Джини прореагировала чисто по-женски. Да, он смутно ощущал эту реакцию, но оказался неспособен как следует проанализировать ее. Ему казалось, что Джини, как любая женщина вообще, сопереживает тем, кто оказался в пекле. Ее переживания виделись ему какой-то водной стихией, вроде бьющего из-под земли ключа. Чувства Джини были для него подобны потоку – свободному, неуправляемому. Его и раньше поражало то, как быстро рушатся все преграды, когда Джини тянется навстречу людям, оказавшимся в беде, например, к тому мальчику в Мостаре. Однако Паскаль не понял того, что Джини, общаясь с этими людьми, впитывает в себя их дух, начинает мыслить и чувствовать, как они.
Это была не его стихия. В прошлом он превыше всего ценил и стремился развивать в себе качества, которые считал чисто мужскими: обособленность от других, рациональность, отрицание эмоций как способ выживания. Когда фотографируешь, нельзя плакать. Боль и негодование – плохие помощники, когда нужно помнить сразу о фокусе, выдержке и чувствительности пленки, не говоря уже о выборе композиции. Тем более когда работаешь под огнем. Он расставался со всеми человеческими слабостями, во всяком случае на время командировки в «горячую точку», прекрасно отдавая себе отчет в своем вынужденном бездушии. Подобная стратегия в прошлом никогда его не подводила. Однако теперь было впору усомниться в ее ценности.
«В итоге получается полная чушь», – решил Паскаль, начав ходить по комнате. Можно было дать тысячи объяснений его собственным поступкам и поступкам Джини. Единственное, чего он не мог себе объяснить, так это ее измены. Вряд ли и сама она могла это объяснить. Этот шаг был настолько невероятен, настолько не вписывался в рамки их отношений, что Паскаль до сих пор метался, ничего не понимая. Эта боль непонимания не покидала его.
Однако это вовсе не мешало ему по-прежнему любить Джини, причем любить с неменьшей силой. Более того, муки сомнения в соответствии с каким-то нелепым законом делали эту любовь еще сильнее. Агонизируя, он бредил своей любимой. Перед ним вдруг словно забрезжил призрак будущего: он увидел себя вместе с Джини через много лет. Как и раньше, он тянулся к ней, и она тянулась к нему. На столь значительном расстоянии мимолетная неверность показалась ему не только малозначащей, но даже каким- то образом сблизившей их двоих, обогатившей их любовь.
Мгновенно воодушевившись и не в силах больше копаться в собственной жизни, Паскаль поднял телефонную трубку и позвонил в отель «Сен-Режи». Джини на сей раз находилась в номере 615. Она ответила после третьего гудка.
Разговор получился коротким: ни извинений, ни обвинений, ни вопросов не последовало ни с одной из сторон. Паскаль боялся, что только испортит все многословием. К тому же он был озадачен ее голосом: в
