Всадников было четверо. Сам Жэнь Дайянь никогда не говорил, что их было больше. Он никогда не рассказывал подробностей никому, кроме Цзыцзи, собственно говоря, – ему не полагалось находиться к северу от реки. Но фермер, тот фермер, в хлеву у которого он планировал провести ночь, прячась от тигров, был, разумеется, катайцем. Фермер не доносил на него. Он случайно оказался одним из тех, кто мечтал о спасении и возвращении под власть своего императора, хотя уже несколько поколений его семьи жили здесь, и он никогда не знал другой власти, кроме сяолюй, и не мог бы утверждать, что они такие уж свирепые и жестокие.
Фермер услышал, как солдаты из гарнизона ехали через его поле ночью, видел их факелы. Он вышел тихо, чтобы посмотреть на то, что происходит на его земле. Волосы его не были заплетены в косу. Ему было все равно, заметят ли его в таком виде у калитки – ходить так у себя дома или спать не запрещено.
Он видел, что произошло у его хлева, и потом рассказал об этом. Собственно говоря, он рассказывал об этом всю жизнь, и эта история разнеслась по всей стране благодаря другим событиям, последовавшим за ней.
Самая широко известная версия гласила, что двенадцать солдат из гарнизона прискакало, чтобы захватить или убить одного человека, но этим человеком был Жэнь Дайянь, тогда еще командир пяти тысяч, только что назначенный на эту должность той весной.
Они явно знали, что он здесь.
Поэтому у него было два выхода. Он мог подождать, с мечом наготове, сразу же за дверью, убить первого вошедшего человека, затем выскочить, перепрыгнув через него, и уложить еще одного или, в идеале, двух, пока они не успели среагировать.
Их, возможно, пятеро, один сзади, но он сомневался в этом. Они, скорее, хотят держаться вместе. Никто не захочет остаться один с другой стороны, а здешние сараи не имеют задней двери.
Или он мог выскочить раньше, чем они будут готовы, чтобы не попасть в ловушку в хлеву. У них есть факелы. Возможно, они попытаются выкурить его огнем. Всадники сяолюй не остановятся перед тем, чтобы поджечь хлев катайского фермера.
Он не хотел оказаться в ловушке в горящем хлеву. Вероятнее всего, они сделают это только в том случае, если им придется заставить его выйти, он им нужен живым для допроса. Он сам поступил бы так, но он мало знал о сяолюй – тогда. Все равно, на допросах обычно умирают.
Он был спокоен, но также зол. Считается, что человек должен думать о возвышенном в такие мгновения – на краю гибели, у порога иного мира, который, может быть, скоро придется переступить. Он пережил несколько подобных мгновений. Гнев помогал ему больше.
Слишком рано ему умирать. Слишком много предстоит сделать. Он выбрал третий выход. Быстро прошел в глубину хлева, нашел доску. Просунул наружу свой маленький мешок, прислушался. Ничего. Отодвинул доску, протиснулся боком в отверстие, сначала руку с мечом, потом все тело. В руку вонзилась щепка, из царапины показалась кровь.
Рана. Можно даже найти в этом что-то забавное.
Он стоял снаружи, освещенный луной – полумесяцем, который стоял на западе и светил неярко. Потом действовал быстро: оставил мешок там, где он лежал, обогнул хлев по широкой дуге, с противоположной стороны от дома. Он упал на колени, когда вышел из-под прикрытия стен хлева, быстро прополз, распластавшись, на животе (он приобрел этот навык) довольно большое расстояние.
Он мог бы уползти оттуда. Они бы его не нашли.
А может быть, и нашли бы. Он пеший, а у них кони, они послали бы за подкреплением, за собаками. Они поймут, что в хлеву кто-то был, как только откроют дверь. Он слишком далеко от реки и от границы, чтобы просто добежать туда, и там тоже должны быть стражники, конечно, а их предупредит всадник, который его опередит. Ему нужен конь.
И еще, если честно, ему совсем не хотелось убегать от четырех всадников сяолюй.
Это была его первая встреча с ними. Возможно, и его последняя встреча, но сегодня ночью, в буквальном смысле, он переживал начало того, к чему когда-то готовил себя в бамбуковой роще возле Шэнду. Или когда вошел в другой лес возле своей деревни, оставив позади убитых людей, чтобы стать разбойником и изучить способы убийства.
Двое из всадников спешились и, держа факелы, подходили к хлеву. Двое, как и следовало ожидать, остались в седлах недалеко от них, они держали в руках луки, прикрывая двух первых. Поступки людей в бою можно предугадать. Иногда они поступали умно, чаще просто… как обычно.
Дайянь остался на земле, подполз ближе. Он поднялся бесшумно, как призрак, за спиной у ближнего к нему всадника. Этот человек стоял в темноте, факелы держали те, что спешились. Конь был хорошо обучен, может быть, даже лучше, чем всадник, который служил среди ферм покорных катайских подданных.
Этот человек умер беззвучно: бросок вперед, прыжок, нож перерезал горло. Конь, как и предвидел Дайянь, лишь слегка переступил ногами, не издав ни звука, когда умер его хозяин. Дайянь соскользнул вниз, обхватив руками солдата, и бесшумно опустил его на выжженную летнюю траву.
Двое пеших сяолюй подошли к дверям. Они старались разобраться, как им держать факелы и мечи и одновременно открыть хлев. В конце концов они воткнули факелы в землю и вместе отодвинули засов на двери. Они старались сделать это тихо, но металл заскрежетал и залязгал. К тому времени, как они отодвинули засов, второй всадник тоже умер, и тоже не издал ни звука.
Дайянь взял лук и колчан всадника и вскочил на его коня. Он давно решил научиться стрелять из степных луков, изучить их. Они были меньше – так
