решить…
Иногда ему доставляло удовольствие, облегчение, почти сексуальное наслаждение видеть, что она так сильно ошибается, что стрела ее мысли так далеко отклонилась от цели.
– В Ханьцзине есть полдюжины таких людей. И один из них – сын Хан Дэцзиня.
– Сень? Этот ребенок?
Настала его очередь рассмеяться горьким смехом.
– Он почти одних лет со мной, женщина!
– Он все еще ребенок! Он под контролем своего отца.
Тогда Кай Чжэнь посмотрел мимо нее, в окно, на деревья во дворе. И тихо произнес:
– Мы все под контролем его отца.
Он увидел, как ее пальцы сжались в кулаки.
– Ты сдаешься? Ты просто собираешься отправиться туда, куда тебя пошлют?
Он махнул рукой.
– Наказание не будет жестоким. Я почти уверен в этом. Нас могут выслать всего лишь за Великую реку, домой. Люди возвращаются из изгнания. Хан Дэцзинь вернулся. Си Вэньгао на время вернулся. Мы уже побывали в ссылке, жена. Именно тогда я изобрел «Цветы и камни». Ты это знаешь. Даже Лу Чэня сегодня утром приказано вернуть с острова Линчжоу.
– Что? Нет! Он не может…
Она осеклась, явно потрясенная. Он рассказал ей о событиях этого утра, о его изгнании, но не об этом. Его жена питала к поэту смертельную ненависть. Он так и не узнал, за что.
Он усмехнулся невесело. Странно, ему доставляло удовольствие видеть ее загнанной в ловушку. Она тяжело дышала. И уже не казалась ледяной. Она стала такой желанной – внезапно, несмотря ни на что. Это была его слабость. Она была его слабостью.
Он видел, что она уловила, через несколько мгновений, перемену в нем, точно так же, как и он в ней. В этом они стоят друг друга, подумал он. Они вознесли друг друга на вершину высшей власти. А теперь…
Жена сделал шаг к нему. Прикусила губу. Это всегда сулило последствия. Это движение, само по себе или наряду с другими, что-то значило.
Кай Чжэнь улыбнулся, и одновременно его сердце забилось быстрее.
– Все будет в порядке, – сказал он. – Возможно, мы потеряем немного времени, но для нас это еще не конец, жена.
– Кое-кому другому – конец, – произнесла она. – Ты должен разрешить мне одну смерть.
– Только не старика. Я тебе уже говорил. Это слишком…
– Не старика.
Он ждал.
– Той девушки. С ее письма все это началось.
Он снова изумился. И уставился на нее.
– Она – это позор, – продолжала Юлань. – Позор для порядочных женщин. Она предлагала научить нашу дочь писать стихи!
– Что? Я этого не знал.
– Они встретились на пиру. Ти-юй сказала ей, что поэзия – это неподобающее занятие для женщины. А эта Линь Шань посмеялась над ней.
– Я этого не знал, – снова повторил он.
– А теперь… теперь она написала письмо, которое стало для нас катастрофой!
«Это не совсем так», – подумал Кай Чжэнь, но его холеная, сверкающая жена сделал еще шаг вперед. Теперь на нее упал луч света.
– Действительно, – вот и все, что он смог выговорить.
– Оставь это мне, – прошептала Юлань. И он понял, что это подразумевает многое.
С этими словами она подошла прямо к нему. Она была не настолько ниже его ростом, чтобы ей было трудно притянуть его голову к себе своими тонкими руками. Она укусила его губу, как часто делала, когда они начинали. Часто кусала до крови.
– Здесь, жена? В нашем зале для приемов?
– Здесь. Сейчас. Прошу тебя, мой господин, – прошептала жена ему в ухо. Ее язык прикоснулся к нему. Ее руки занялись им. Его одеждой.
«Прошу тебя, мой господин». В противоположном конце двора молодые и красивые наложницы, с телами, вымытыми и надушенными для него, оплакивали судьбу, постигшую их всех. Осенний свет лился в комнату через западные окна. Уже наступил вечер. Сегодня ночью в Ханьцзине похолодает.
Кай Чжэнь проснулся. Было темно. Он понял, что уснул среди разбросанных подушек. Попытался подняться. Почувствовал себя легким, расслабленным. На одном предплечье увидел царапины. На спине он их тоже чувствовал.
