Теперь, когда джадиты вторглись в Аль-Рассан, будет ли Рагоза воевать с Картадой? Ашариты против ашаритов, когда всадники скачут по тагре? И будет ли самый прославленный из воинов-джадитов на полуострове в такое время сражаться на стороне Рагозы?
Альвар, один из этих воинов-джадитов, не знал ответа на этот вопрос. Во время поездки на запад он почувствовал, как отдаляются друг от друга ибн Хайран и сэр Родриго. Это была не холодность и уж конечно не противостояние. Это было скорее похоже на выстраивание обороны. Каждый из них строил укрепления в преддверии возможных боев.
Хусари, обычно разговорчивый и наблюдательный, не мог ему помочь разобраться во всем этом. Он всю дорогу был погружен в свои мысли.
На площади во время карнавала он впервые в жизни убил человека. Джеана во время одной из немногих коротких бесед с Альваром в пути сказала, что, по ее мнению, в этом все дело. Хусари прежде был купцом, а не воином. Мягкий человек, ленивый, даже изнеженный. Однако в ту ночь он прикончил убийцу-мувардийца, раскроил ему череп одним ударом, так что кровь и мозги забрызгали мостовую.
«Это действительно может стать потрясением, — подумал Альвар. — Не все созданы для солдатской жизни и всего, что с ней связано».
Сказать по правде, — хотя он никому об этом не говорил, — Альвар уже не был уверен, что сам он создан для такой жизни. Это его пугало. Если не солдат, то кто же он? Только, по-видимому, солдат должен обладать умением смотреть на все очень просто, а Альвар в последнее время понял, что ему это не слишком хорошо удается.
На четвертое утро он почтительно попытался обсудить эту проблему с Капитаном. Родриго долго ехал молча, прежде чем ответил. Пели птицы; стоял яркий весенний день.
— Возможно, ты слишком умен, чтобы стать хорошим солдатом, — наконец ответил Родриго.
Альвар хотел услышать совсем не такие слова. Ответ звучал так, будто его отвергли.
— А как же вы? — спросил он. — Вы же пробыли солдатом всю жизнь.
Родриго снова заколебался, подбирая слова.
— Я вырос в другую эпоху, Альвар, хотя ненамного опередил тебя. Когда халифы правили Аль-Рассаном, мы, на севере, жили в страхе за свою жизнь. Мы подвергались набегам раз-два в год. Каждый год. Даже после того как набеги закончились, нас, детей, загоняли на ночь в постель, пугая, что придут неверные и заберут нас с собой, если мы будем вести себя плохо. Мы мечтали о чудесах, о переменах. О возвращении.
— Я тоже!
— Но теперь ты можешь это сделать, неужели не понимаешь? Это уже не мечта. Мир изменился. Когда ты можешь делать то, о чем мечтал, иногда это… уже не так просто. — Родриго взглянул на Альвара. — Не знаю, имеет ли все это хоть какой-то смысл.
— Я тоже не знаю, — мрачно проронил Альвар.
Губы Капитана скривились, и Альвар осознал, что ведет себя не слишком почтительно.
— Извините, — быстро произнес он. Он вспомнил тот день, — казалось, это было давным-давно, — когда Родриго за подобную наглость одним ударом сбросил его с коня у самого Эстерена.
Сейчас Родриго только покачал головой. Мир изменился.
— Попробуй вот что, если это сможет тебе помочь, — сказал он. — Тебе легко думать о тех троих людях, с которыми мы едем, как о неверных, чья жизнь порочна и грешна перед лицом господа?
Альвар замигал.
— Но мы всегда знали, что в Аль-Рассане существует честь.
Родриго покачал головой.
— Нет. Будь искренним. Подумай об этом. Некоторые из нас думали. Клирики отрицают это по сей день. У меня такое ощущение, что и твоя мать так думает. Вспомни об острове Васки. Сама идея священной войны это отрицает: ашариты и киндаты — это враги Джада. Их существование наносит ущерб нашему богу. Так нас учили много веков. Нет места для признания у врага чести, не говоря уже о нравственности. Тем более во время войны, которую породили подобные убеждения. Вот что я пытаюсь — очень неудачно — объяснить. Одно дело — вести войну за свою страну, свою семью, даже ради славы. Другое — верить, что люди, с которыми ты воюешь, воплощение зла, и за это их нужно уничтожить. Я хочу вернуть этот полуостров. Хочу, чтобы Эсперанья снова стала великой, но я не делаю вид, что, если мы разгромим Аль-Рассан и все, что он построил, мы исполним волю какого-то бога.
Это было так трудно осмыслить. Поразительно трудно. Альвар долго ехал молча.
— Вы считаете, что король Рамиро тоже так думает?
— Понятия не имею, что думает король Рамиро.
Ответ был дан слишком быстро. Альвар понял, что ему не следовало спрашивать. Беседа была окончена. А никто из остальных не был склонен к разговорам.
Тем не менее он продолжал размышлять об этом. У него было время подумать, пока они ехали на запад по весенним полям. Но ничего толком он не придумал.
