Это ее обеспокоило.
— В чем же тогда дело? — настаивала она с сарказмом. — Ты ее довел до бессилия и пришел сюда за добавкой? Могу тебе сказать…
— Нет, — поспешно перебил он. — Нет, не в этом дело. Это совсем не то, Катриана. Это была трудная ночь.
— Судя по твоему виду, трудная, — заметила она, вцепившись руками в одеяло.
Он упрямо продолжал настаивать:
— Не в этом смысле. Это так странно. Так сложно, думаю, я кое-чему здесь научился. Думаю…
— Дэвин, мне совсем не хочется выслушивать подробности! — Она рассердилась на себя за то, что подобные вещи заставляют ее так нервничать.
— Нет-нет. Не так, хотя да, вначале было так. Но, — он вздохнул, — по-моему, я узнал кое-что о том, что с нами сделали тираны. Не только Брандин и не только в Тигане. Альберико тоже. Они оба, и с нами всеми.
— Какое прозрение, — машинально пошутила она. — Наверное, она гораздо искуснее, чем ты воображал.
Это заставило его замолчать. Он снова откинулся на спинку кресла, и она больше не видела его лица. В наступившей тишине ее дыхание стало ровнее.
— Прости, — наконец произнесла она. — Я не хотела. Я устала. Сегодня мне снились плохие сны. Что ты от меня хочешь, Дэвин?
— Не знаю, — ответил он. — Наверное, просто хотел найти друга.
Снова Катриана почувствовала, что ее принуждают, и занервничала. Она подавила инстинктивное, нервное желание предложить ему пойти и написать письмо одной из дочерей Ровиго. Но ответила:
— В этом я никогда не была сильна, даже ребенком.
— Я тоже, — ответил он, снова наклоняясь вперед. Он привел волосы в некое подобие порядка. И сказал: — Но между нами есть нечто большее. Ты меня иногда ненавидишь.
Она почувствовала, как стукнуло ее сердце.
— Нет нужды обсуждать это, Дэвин. Я тебя не ненавижу.
— Иногда ненавидишь, — настаивал он тем же странным, упрямым тоном. — Из-за того, что произошло во дворце Сандрени. — Он помолчал и прерывисто вздохнул. — Потому что я был первым, с кем ты занималась любовью.
Она закрыла глаза. Безуспешно попыталась сделать так, чтобы это последнее предложение не было произнесено.
— Ты знал?
— Тогда — нет. Потом догадался.
Кусочки еще одной головоломки. Он терпеливо складывал их. Вычислил ее. Она открыла глаза и мрачно взглянула на него.
— И ты считаешь, что, обсуждая эту интересную тему, мы станем друзьями?
Он вздрогнул.
— Вероятно, нет. Не знаю. Я решил сказать тебе, что хотел бы этого. — Он помолчал. — Честно, я не знаю, Катриана. Мне очень жаль.
К ее изумлению, ее потрясение и гнев испарились. Она увидела, как он опять откинулся на спинку без сил, и она сделала то же самое, откинувшись на деревянное изголовье кровати. Немного подумала, удивляясь собственному спокойствию.
— Я не испытываю к тебе ненависти, Дэвин, — в конце концов сказала Катриана. — Правда, не испытываю. Ничего похожего. Это неловкое воспоминание, не стану отрицать, но не думаю, что оно когда-нибудь мешало нам в нашем деле. А ведь только это имеет значение, не так ли?
— Наверное, — ответил он. Она не видела его лица. — Если ничто другое не имеет значения.
— Я хочу сказать, что это правда, то, что я говорила: я никогда не умела дружить.
— Почему?
Снова кусочки головоломки. Но она ответила:
— Когда была девочкой, не знаю. Может, я стеснялась, может, была слишком гордой. Я никогда не чувствовала себя своей в нашей деревне, хотя это был единственный дом, который я знала. Но с тех пор, как Баэрд назвал мне Тигану, с тех пор, как я услышала это имя, для меня все остальное в мире перестало существовать. Только Тигана имеет значение.
Она почти слышала, как он это обдумывает.
— Лед — это для смерти и конца, — произнес Дэвин.
Именно эти слова сказала ей Альенор.
Он продолжал:
— Ты же живой человек, Катриана. У тебя есть сердце, жизнь, которую надо прожить, возможность дружить, даже любить. Почему ты отказываешься от всего ради одной лишь цели?
И она услышала собственный голос:
