песку на берегу и к рыбацким поселкам, разбросанным по побережью.
Через несколько дней их действительно настиг шторм, ночью, у скал северной Тригии. Ровиго заметил его приближение на закате или учуял его в воздухе, но здесь береговая линия была скалистой и опасной, и негде было укрыться. Они приготовились встретить шквал на почтительном расстоянии от берега, чтобы оказаться подальше от скал. Когда шквал налетел, Алаис уже спустилась в свою каюту, чтобы не мешать.
Даже такая погода не слишком ее беспокоила, как она с благодарностью обнаружила. Не было ничего приятного в том, чтобы ощущать, как скрипит и сотрясается во тьме «Морская Дева» под напором ветра и дождя, но она говорила себе, что ее отец за тридцать лет плаваний по морю попадал в гораздо более опасные переделки, и не собиралась дать себя запугать или смутить небольшому весеннему шторму с востока.
Алаис решительно снова поднялась на палубу, как только почувствовала, что волны и ветер стихают. Дождь еще шел, и она накинула на голову капюшон плаща. Стараясь держаться подальше от тех мест, где трудились мужчины, Алаис остановилась у борта и посмотрела вверх. К востоку от них быстро несущиеся по небу облака открывали клочки чистого неба, и в них ненадолго прорывался свет Видомни. Позже ветер совсем стих, дождь прекратился, а облака разошлись, и она увидела, как взошли над морем яркие, далекие звезды Эанны, как обещание, как дар. Алаис откинула капюшон и тряхнула головой, рассыпая черные волосы. Глубоко вдохнула свежий, чистый воздух и на мгновение почувствовала себя совершенно счастливой.
Подняв глаза, она увидела, что отец наблюдает за ней. И улыбнулась ему. Он не ответил ей улыбкой, но когда она подошла, то увидела, что его глаза смотрят нежно и серьезно. Он облокотился о поручни рядом с ней и смотрел на береговую линию на западе. В его волосах и на короткой бородке, которую он теперь отращивал, блестели капли воды. Невдалеке медленно проплывали мимо утесы Тригии — ряд темных, массивных силуэтов, освещенных лунным светом.
— В тебе это есть, — тихо произнес отец под плеск и вздохи волн. — В твоем сердце и в твоей крови. В тебе этого даже больше, чем во мне, от моего отца, и от его отца. — Он немного помолчал, потом медленно покачал головой. — Только, Алаис, дорогая, женщина не может провести жизнь в море. В нашем мире — не может.
Ее мечта. Чистая и яркая, как блеск белых лучей Видомни на волнах. Изложенная такими простыми словами и тут же разрушенная.
Алаис вздохнула. И произнесла давно отрепетированную речь, никогда еще не звучавшую вслух:
— У тебя нет сыновей. Я — старшая. Ты отдашь мне «Деву» и все то, ради чего ты трудился, когда больше не сможешь вести такую жизнь?
— Когда я умру? — Он произнес это мягко, но какое-то тяжелое и болезненное чувство сжало ее сердце.
Она продела руку сквозь сгиб его локтя, крепко сжала и придвинулась к нему поближе, чтобы положить голову на его плечо.
Они молчали, глядя на проплывающие мимо скалы и на игру лунного света на волнах. Корабль, как всегда, издавал звуки, но они ей нравились. В последние ночи Алаис засыпала под беспрерывные, заунывные песни «Морской Девы», как под колыбельную.
Алаис сказала, все еще не поднимая головы с его плеча:
— Можно меня научить? Я хочу сказать, научить меня помогать тебе в делах. Даже если я не буду ходить в море.
Некоторое время отец не отвечал. Прислонясь к нему, она чувствовала его ровное дыхание. Его ладони спокойно лежали на поручнях.
— Это можно, Алаис, — ответил он. — Если ты этого хочешь, это можно сделать. Женщины ведут дела по всей Ладони. Чаще всего вдовы, но не только они. — Он заколебался. — Твоя мать могла бы продолжать дело, как мне кажется, если бы захотела, если бы у нее были хорошие советчики. — Он повернулся, чтобы взглянуть на нее, но она не подняла голову от его плеча.
— Только это жизнь резкая и холодная, моя дорогая. И для женщины, и для мужчины, жизнь без тепла очага в конце дня. Без любви, которая уводит из дома и приводит домой.
Услышав это, она закрыла глаза. В этом было все дело. Они никогда не давили на нее, никогда не торопили и не настаивали, хотя ей уже почти двадцать лет и ее время давно пришло. И ей много ночей снился этот странный сон, все темные зимние ночи минувшей зимы: она и туманная фигура на фоне луны, мужчина, где-то в незнакомом месте, в горах, среди цветов, под звездной аркой, и его тело опускается на ее тело, а она поднимает руки и обнимает его.
Алаис подняла голову и убрала руку. Осторожно сказала, глядя вниз на волны:
— Мне нравится Катрини. Я рада за Селвену. Она готова, она так давно уже хочет этого, я думаю, он ей подходит. Но я хочу получить больше того, что будет иметь она, отец. Я не знаю, чего именно, но я хочу большего.
Отец шевельнулся. Она увидела, как он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
— Я знаю, — услышала она его ответ. — Я это знаю, дорогая моя. Если бы я знал, что или как, и мог тебе это дать, все было бы твоим. Весь мир и звезды Эанны были бы твоими.
Тут Алаис заплакала, что случалось с ней редко. Но она любила отца и заставила его огорчиться, а он только что сказал, уже второй раз за сегодняшний день, что когда-нибудь умрет, и свет белой луны на скалах и на море после шторма был не похож ни на что из виденного ею раньше, и, наверное, она никогда больше ничего подобного не увидит.
