Она ужасно боялась. Это было хуже, неизмеримо хуже, чем мост в Тригии. Там она мирилась с опасностью и шла ей навстречу, потому что у нее были шансы выжить после прыжка. Внизу была всего лишь вода, какой бы ледяной она ни оказалась, и друзья ждали в темноте за поворотом, готовые вытащить ее из реки, согреть и вернуть к жизни.
Сегодня ночью все было иначе. Катриана с отчаянием почувствовала, что у нее дрожат руки. И остановилась в темном переулке, чтобы собраться с силами.
Она нервным жестом подняла руку и поправила волосы под темным капюшоном, потрогала усыпанный блестящими камушками черный гребень, заколотый в прическу. На корабле по дороге сюда Алаис, которая сказала, что привыкла делать это для своих сестер, подровняла и придала форму коротко остриженным на полу магазина в Тригии прядям. Катриана знала, что ее внешний вид теперь вполне приемлем, и даже более того, если реакция мужчин Сенцио нескольких последних дней что-нибудь значила.
А она должна была что-то значить. Потому что именно это привело ее сюда, одну, в темный переулок, где она прижалась к шершавой каменной стене, ожидая, когда шумная компания гуляк пройдет мимо по поперечной улице. Это была лучшая часть города, в такой близости от замка, но для одинокой женщины ночью на улицах Сенцио не существовало безопасного квартала.
Однако она оказалась здесь не в поисках безопасности, вот почему никто из остальных не знал, где она. Они бы никогда ее не отпустили. Да и она, если быть честной перед самой собой, не позволила бы никому из них предпринять ничего подобного.
Это означало смерть. Катриана не питала иллюзий.
Всю вторую половину дня, бродя по рынку вместе с Дэвином, Ровиго и Алаис, она обдумывала свой план и вспоминала мать. Ту единственную свечу, всегда зажигаемую на закате в первый из дней Поста. Она вспомнила, что отец Дэвина делал то же самое. Из гордости, так он это расценивал: не дать чего-то Триаде в отместку за то, чему боги позволили свершиться. Ее мать не была гордой, но и не позволяла себе забыть.
Сегодня ночью Катриана видела себя как одну из запретных свечей матери в эти ночи Поста, когда весь окружающий мир лежал, окутанный тьмой. Она была маленьким огоньком, точно таким же, как огоньки тех свечей. Огоньком, который не доживет до конца ночи, но зато перед тем, как погаснуть, может зажечь большой пожар, если боги Триады будут хоть немного благосклонны.
Пьяные гуляки в конце концов прошли мимо, нетвердой походкой направляясь к тавернам в гавани. Она подождала еще несколько секунд, а потом накинула капюшон, быстро вышла на улицу, держась поближе к домам, и пошла в другую сторону. К замку.
Было бы гораздо лучше, подумала Катриана, если бы ей удалось унять дрожь в руках и стремительное биение сердца. Ей следовало выпить стакан вина у Солинги перед тем, как ускользнуть по наружной лестнице, чтобы никто из остальных ее не заметил. Она отослала Алаис вниз ужинать, сославшись на женское недомогание и пообещав вскоре присоединиться к ней, если сможет.
Она солгала так легко, ей даже удалось ободряюще улыбнуться. Потом Алаис ушла, а она осталась одна, и в ту секунду, когда дверь комнаты мягко закрылась, осознала, что больше никогда никого из них не увидит.
Катриана закрыла глаза, внезапно почувствовав головокружение; оперлась ладонью о стену и стала глубоко вдыхать ночной воздух. Где-то неподалеку пахли цветы теин и доносился свежий аромат деревьев седжойи. Значит, она уже близко от дворцового сада. Катриана покусала губы, чтобы они покраснели. Звезды над головой сияли ярко и низко. Видомни уже поднялась на востоке, скоро за ней последует и голубая Иларион. Она услышала внезапный взрыв смеха на соседней улице. Женский смех, а вслед за ним какие-то крики. Голос мужчины. Опять смех.
Они шли в противоположном направлении. Когда Катриана подняла глаза, по небу падала звезда. Провожая ее взглядом, она увидела слева стену сада вокруг замка. Вход должен находиться дальше. Выход на сцену и конец представления, в полном одиночестве. Но она и прежде была одиноким ребенком, а потом одинокой женщиной, вращалась по собственной орбите, которая уводила ее прочь от других, даже от тех, кто хотел стать ее другом. Дэвин и Алаис — всего лишь последние из тех, кто пытался. Дома, в деревне, были другие, до того, как она ушла. Она знала, что мать переживает из-за ее гордого одиночества.
Гордость. Опять.
Ее отец убежал из Тиганы до сражений у реки.
В этом все дело.
Она осторожно откинула назад капюшон. И обнаружила с искренней благодарностью, что руки ее больше не дрожат. Проверила сережки, серебряную ленточку на шее, усыпанное камешками украшение в волосах. Потом надела на руку красную перчатку, купленную на рынке в тот день, пересекла улицу, свернула за угол садовой стены, и вышла на ярко освещенный пятачок у входа в Губернаторский замок Сенцио.
Там стояло четверо стражников, двое снаружи, перед запертыми воротами, двое внутри. Она распахнула плащ с капюшоном, чтобы они увидели черное платье под ним.
Двое стражников у ворот переглянулись и заметно расслабились, отпустили рукояти мечей. Другие двое подошли поближе, чтобы лучше видеть при свете факелов.
