Некоторым женщинам повезло с мужьями, а некоторые рано овдовели, что могло дать им в руки власть здесь, в Арбонне, но никак не в других местах. Были и другие пути: пути богини или бога. Ее сестру Беатрису, самую старшую из детей, отдали Риан; она стала жрицей в святилище на восточных горах недалеко от Гётцланда. Когда-нибудь она станет верховной жрицей — ее происхождение гарантировало ей хотя бы это — и получит свою долю влияния среди священнослужителей Риан. Во многом, думала Аэлис, такому будущему можно позавидовать, какой бы далекой эта жизнь ни была от смеха и музыки при дворах правителей.
С другой стороны, насколько она сама близка к этой музыке и смеху в Миравале, где с наступлением сумерек гасят свечи и факелы и герцог Уртэ приходит к ней по ночам через незапертую дверь, соединяющую их комнаты? От него пахнет собаками, ловчими соколами и кислым вином, и он желает получить лишь временное облегчение и наследника, ничего более.
Разные женщины принимают свою судьбу очень по-разному, думала черноволосая, черноглазая Аэлис, хозяйка Мираваля, проезжая верхом под золотисто-зеленой листвой вдоль покрытого рябью озера Дьерн. Слева тянулись виноградники, а за ними — леса.
Она точно знала, кто она и что она, какое значение имеет ее происхождение для неистово честолюбивого мужчины, которому ее отдали, как приз за победу на турнире на ярмарке в Люссане. Для Уртэ, который гораздо более походил на дикаря из холодного, северного Гораута, чем на сеньора из благословенной, солнечной Арбонны, какие бы тяжелые кисти винограда и крупные оливки не созревали на его тучных землях. Аэлис точно знала, что она для него значит; чтобы решить эту задачу, она не нуждалась в ученых из университета в Тавернеле.
Рядом с ней кто-то непроизвольно ахнул от изумления. Аэлис очнулась от задумчивости и быстро взглянула в сторону Арианы, чтобы узнать, что напугало девушку. Увиденная ею картина заставила ее собственное сердце забиться быстрее. Прямо перед ними, у дороги, рядом с озером, в конце растущих двумя рядами вязов, стояла арка Древних. Ее камни в лучах утреннего солнца приобрели цвет меда. Ариана раньше не ездила по этой дороге, поняла Аэлис, и никогда не видела этой арки.
Руины Древних были разбросаны по всей плодородной земле, названной в честь реки Арбонны, орошающей ее: колонны у обочин дорог, храмы на утесах на берегу моря или на горных перевалах, фундаменты домов в городах, каменные мосты, некоторые из которых рухнули в горные реки, а некоторые уцелели и использовались. Многие дороги, по которым они ездили или ходили сегодня, были построены Древними в незапамятные времена. Большая дорога вдоль самой Арбонны, идущая от моря у Тавернеля на север до Барбентайна и Люссана и дальше, через горы в Гораут, была одной из древних прямых дорог. На всем ее протяжении стояли придорожные камни, многие из которых уже упали в траву на обочине. На них были написаны слова на языке, не известном никому из живых людей, даже ученым из университета.
Древние присутствовали в Арбонне всюду, и сам вид руин или памятника, как бы неожиданно они ни появились, не мог заставить Ариану вскрикнуть.
Но ведь арка у озера Дьерн была особенной.
Она поднималась на высоту в десять человеческих ростов и имела почти столько же в ширину, стояла одиноко среди сельской местности в конце аллеи из вязов, между лесом и озером, и, казалось, царила над ландшафтом из виноградников и подавляла его. Аэлис давно подозревала, что ее возвели именно с этой целью. Скульптурные фризы с обеих сторон повествовали о войнах и завоеваниях: люди в доспехах, на колесницах, с круглыми щитами и тяжелыми мечами сражались с другими людьми, вооруженными одними палицами и копьями. И воины с палицами умирали на этих фризах, а искусство скульптора позволяло ясно увидеть их страдания. На двух сторонах арки были изображены мужчины и женщины, одетые в звериные шкуры, закованные в кандалы, с низко опущенными лицами — побежденные, рабы. Кем бы ни были Древние, куда бы теперь ни исчезли, они оставили свой след на этой земле, и пришли на нее не с миром.
— Хочешь рассмотреть ее поближе? — мягко спросила она Ариану.
Девушка кивнула, не отрывая глаз от арки. Аэлис громко позвала едущего впереди Рикьера, командира коранов, посланного сопровождать ее. Он поспешно придержал коня и поравнялся с ней.
— Слушаю, госпожа.
Она улыбнулась ему. Лысеющий и мрачный Рикьер был лучшим из их коранов, а она готова была в то утро улыбаться всем. В ее сердце звучала песня, песня, написанная этой зимой в ответ на ее обещание. Все жонглеры Арбонны пели эту песню. Никто не знал трубадура, сочинившего ее, никто не знал его даму.
— Если ты считаешь, что это не опасно, я бы хотела на несколько минут остановиться, чтобы моя кузина могла поближе рассмотреть арку. Как ты думаешь, можно нам это сделать?
Рикьер окинул взглядом безмятежные, залитые солнцем просторы. Выражение его лица оставалось серьезным; оно всегда было серьезным, когда он разговаривал с ней. Она ни разу не сумела заставить его рассмеяться. Ни одного из них, по правде говоря, и неудивительно: кораны Мираваля были людьми, сделанными из того же материала, что и ее муж.
— Я думаю, что можно, — ответил он.
— Спасибо, — тихо произнесла Аэлис. — Я рада, что мы — в твоих руках, эн Рикьер, в этом, как и во всем остальном. — Мужчина помоложе и лучше воспитанный улыбнулся бы ей, а остроумный человек сумел бы найти ответ на бесстыдную лесть ее похвалы. Рикьер же лишь покраснел, кивнул и отстал,
