— Ох! — воскликнула Анжелика. — Подумаешь! Вечно ты усложняешь себе жизнь, моя бедная сестра! Разве я жалуюсь на свое платье, хотя оно мне слишком тесно и коротко? А башмаки ужасно жмут! Но вместо того чтобы хныкать, я захватила с собой сабо и надену их, когда начнутся танцы. Я решила повеселиться вволю!
Но Ортанс продолжала реветь и настаивать на своем, жалуясь, что ей жарко и что она плохо себя чувствует. Мадам де Сансе подошла к мужу, сидевшему среди почетных гостей, и предупредила его, что уходит, но оставляет Анжелику с ним. Девочка присела отдохнуть на минутку около отца. Она несколько переусердствовала, отдавая дань свадебным яствам, и теперь ей хотелось спать.
Вокруг них сидели кюре, синдик, школьный учитель (при случае он мог быть и певчим, и хирургом-цирюльником, и звонарем) и несколько фермеров, которых называли «землепашцами». Они владели плугами с воловьими упряжками, а для работы на них нанимали поденщиков. Можно сказать, эта небольшая группа составляла деревенскую «аристократию». К ней принадлежал и Артэм Калло, землемер из соседнего поселка, приехавший ненадолго для того, чтобы помочь в осушении близлежащего болота. Он производил впечатление ученого иностранца, хотя был родом всего лишь из Лимузена. Наконец, здесь же восседал отец невесты, сам Поль Солье, владевший большим поголовьем крупного рогатого скота, лошадей и ослов. Этот тучный крестьянин из Пуату слыл самым влиятельным среди мелких фермеров, и хотя мессир Арман де Сансе считался его «господином», Солье определенно был куда богаче барона.
Глядя на нахмуренный лоб отца, Анжелика без труда угадала его мысли. «Вот еще одно свидетельство упадка дворянства», — должно быть, с грустью думал он.
Постепенно на площади вокруг большого вяза становилось все оживленнее. Два человека, с белыми надутыми мешками в руках, поднялись на подмостки. Это были волынщики, и с ними музыкант со свирелью.
— Начинаются танцы! — воскликнула Анжелика и помчалась к дому синдика, где она оставила свои сабо.
Отец смотрел, как она возвращается вприпрыжку, хлопая в ладоши в такт воображаемой музыке танцев и хороводов, которые должны были вот-вот начаться. Ее волосы цвета темного золота подпрыгивали на плечах. Возможно, из-за слишком короткого и узкого платья дочери, барон вдруг увидел, как сильно она развилась за несколько последних месяцев. Его девочке, которая всегда казалась ему такой маленькой и хрупкой, уже исполнилось двенадцать лет: ее плечи стали шире, а под поношенным корсажем саржевого платья угадывались очертания груди. Горячая кровь прорывалась свежим румянцем на золотистых от загара щеках, а смеющиеся губы, приоткрытые и влажные, обнажали маленькие безупречные зубы.
Как и большинство деревенских девушек, она украсила вырез корсажа букетом желтых и сиреневых примул.
Все мужчины, сидевшие рядом с бароном, также были поражены этим видением, полным очарования и свежести.
— Ваша дочь становится настоящей красавицей, — заметил папаша Солье с заискивающей улыбкой и многозначительно посмотрел на своих соседей.
К гордости барона прибавилась тень беспокойства.
«Она стала слишком взрослой, и ей не следует водиться с этими мужланами, — решил он. — Именно ее, а не Ортанс, нужно отправить в монастырь, и как можно скорее…»
Анжелика, не подозревая о вызванных ее появлением взглядах и размышлениях, беззаботно смешалась с толпой молодых парней и девушек, которые со всех сторон сбегались на площадь целыми ватагами или по парам. Вдруг она едва не столкнулась с подростком, которого сразу даже не узнала, настолько хорошо он был одет.
— Валентин, друг мой! — воскликнула она на местном наречии, которое знала в совершенстве. — Какой же ты нарядный, дорогой!
Костюм сына мельника, без сомнения, пошитый в городе, был из серого сукна настолько отменного качества, что фалды редингота казались накрахмаленными. Редингот и жилет украшали несколько рядов маленьких сверкающих золотом пуговиц, а туфли и фетровую шляпу — металлические пряжки и голубые атласные ленты, такие же, как и подвязки для чулок. Молодой человек выглядел в своем наряде довольно нелепо и казался нескладным, но его раскрасневшаяся физиономия так и сияла от удовольствия. Анжелика, не видевшая Валентина уже несколько месяцев (с тех пор как он с отцом отправился в город) сначала даже слегка оробела, заметив, что едва достает ему до плеча. Чтобы преодолеть смущение, она схватила его за руку.
— Пойдем танцевать!
— Нет, нет! — запротестовал он. — Я не хочу испортить мой красивый костюм. Я лучше пойду выпью с мужчинами, — самодовольно добавил он и направился к группе почетных лиц, к которым только что присоединился его отец.
— Пойдем танцевать! — закричал один из мальчиков, хватая Анжелику за талию.
Это был Николя. Его темные, как зрелые каштаны, глаза светились радостью.
Они повернулись лицом к лицу и начали притопывать в такт пронзительным и однообразным звукам волынок и свирели. Природное чувство ритма придавало чрезвычайную гармонию этим, на первый взгляд, грубым и однообразным танцам. Наряду с волынками и свирелью, глухой стук сабо, одновременно ударяющих о землю с абсолютной синхронностью, был чуть ли не главным музыкальным инструментом, а удивительная слаженность, с которой каждый танцор исполнял незамысловатые па, придавала этому деревенскому балету прелесть совершенства.
