королева, и если солнце струится на нее с небес так же, как в других краях дождь!..»
Пюльшери старалась воспитать в ней скромность, противопоставляя ее такому низкому пороку, как тщеславие. Но сейчас Анжелика наслаждалась тем, что стала причиной стольких восхищенных взглядов. Молодая графиня не сомневалась в их искренности.
Они находили ее красивой.
Эта мысль наполняла Анжелику новой силой и немного пьянила.
Но миг блаженства, рожденный от непривычной для нее радости сознавать, что она прекрасна и способна восхищать, вскоре погас, как капризная искра. Ее взгляд, скользя по посуде из золота и вермели[24], хрустальным бокалам и графинам, цветочным гирляндам, постепенно достиг силуэта мужчины, сидящего напротив нее на другом конце длинного стола. Его темная фигура резко выделялась на фоне сияющей солнечным светом арки, которая в глубине галереи, где они пировали, открывалась в сады. Хотя граф сидел спиной к свету и Анжелика не могла различить черты его лица, она знала, что он тоже смотрит на нее, и ей снова стало страшно.
В этом темном силуэте теперь заключалась ее судьба.
Он был ее мужем. Анжелика без труда различила его голос среди других, и ей показалось, что сейчас в нем звучит радость.
Граф де Пейрак попросил тишины и добавил, что должен сказать нечто важное.
Он заговорил о винах, и Анжелика поняла, что муж улыбается. Дрожь изумления и радости охватила гостей, которые, проявив поначалу почтительное внимание к его речам, успокоились, узнав одну из излюбленных тем для разговора. Пока пажи и виночерпии обходили стол, граф первым делом напомнил, как важно, но почти невозможно сочетать вино и трюфели. Они наделены редким тонким вкусом и ароматом, столь же неуловимым, сколь пряным и незабываемым, но их изысканность плохо сочетается с чересчур терпкими и возбуждающими напитками… И все же!.. Не требует ли насыщенный и душистый аромат тушеных трюфелей из Перигора, которые вскоре подадут к столу, дополнить его ароматом крепкого Гран Крю?[25] Быть может, лучше рискнуть, чем выбором слишком скромным лишить остроты изысканное блюдо?..
«Снова трюфели!» — думала Анжелика, слегка опьяненная первым бокалом.
— А разве я не говорил вам об этом? — прошептал Бернар д’Андижос. — Помните вашу свадьбу… «нашу» свадьбу в вашем поместье в Пуату и ваше пренебрежение этим изысканным блюдом? Сегодня вы его попробуете!..
Было высказано несколько мнений, но в конце концов выбор вина предоставили хозяину дома.
Шепот удовлетворения, как порыв ветра над морем, приветствовал названное им вино. Посыпались одобрения и комментарии, о нем говорили с теплотой, почтительностью и воодушевлением, ведь оно было из Руссильона, соседней дружественной провинции, вина которой ценились не хуже неизменных гасконских и бургундских, бесподобных, но претенциозных. Названный графом сорт произрастал на маленьком винограднике, узкой полоской нависшем над сверкающим голубым морем, недалеко от Порт — Вендрес, бывшим «портом Венеры», куда галеры заходили укрыться от буйного северного ветра трамонтаны[26].
Граф назвал баньюльс[27].
Это было густое, сладкое, согревающее вино, поданное к эстуфаду[28].
«Великолепное вино!» — расхваливали его гости. Его надо было пить почти теплым, из первого, самого простого бокала в форме широкого и сильно закругленного кубка, который позволяет вину «дышать», раскрывая глубокие слои букета, и в котором искушенный ценитель сразу распознает божественный аромат с нотками ежевики и смородинового листа.
Один из соседей Анжелики по столу, Беранжер де Майорк, был особенно воодушевлен выбором.
— Речь идет о моей родине, о Каталонии. Я каталонец.
— Прошу простить мне мое невежество, мессир, — любезно произнесла Анжелика, — но… кто такие каталонцы?
— Не французы, не испанцы, — ответил он.
Соседи заставили Беранжера замолчать, потому что дегустация первого блюда, тушенных в вине целых трюфелей, настойчиво требовала некоторой сосредоточенности.
К следующим переменам блюд из рыбы, птицы и мяса подали два белых вина, одно из которых было бледным, как свет летнего дня, когда полуденное солнце окутано знойной дымкой; другое, напротив, настолько темным, что в своей местности оно называлось «желтым вином», но желтизна его была подобна чистому золоту. И то, и другое следовало пить из бокалов с высокими тонкими стенками, чуть суженными кверху. Напротив, для красного вина, поданного к мясу, предназначалась самая низкая, самая круглая, самая закрытая чаша. Все эти хрустальные шедевры были изготовлены гениями, мастерами своего дела, творившими со шпагой на боку, во времена, когда ремесло стеклодува еще было занятием дворянина. Наконец граф де Пейрак настоятельно рекомендовал выпить последним поданное им игристое вино, потому что его привезли из Шампани[29], и все окажут ему большую честь, если после не будут пить ничего другого. Шампанское надлежало пить из фужеров в форме флейты.
Анжелика погрузилась в созерцание выстроенного перед ней ровного ряда бокалов, покоренная неповторимой красотой каждого из них.
Одновременно разные и похожие, их чаши, поднимаясь на высоких хрупких ножках, казалось, наполнялись, распускались в своей воздушной прозрачности для того, чтобы наилучшим образом вобрать, сохранить, подчеркнуть насыщенность цвета, скрытую полноту вкуса и аромат каждого вина,
