мужа. Он совершенно точно сказал, что мессир граф уединился с мавром Куасси-Ба в своих апартаментах в правом крыле, где мессир граф обычно предается занятию алхимией.
Правда или нет, но она уловила оттенок легкого неодобрения в манере, с которой мэтр Тоннель произнес слово «алхимия». Или он, словно соглашаясь с ней, осторожно намекал: мы, люди Пуату, не верим в подобные чудеса?..
Это было неприятно!
Поразмыслив, она пришла к заключению, что ей просто показалось. Дворецкий вел себя вполне естественно, немного чопорно в своей обычной манере.
Анжелика продолжала вышивать, развлекаясь тем, что представляла светловолосого и улыбающегося дворянина, уходящего на войну, которому она подарила бы свой шарф. Бедняге предстояло биться насмерть и быть изрубленным на мелкие кусочки — как обычно гласили сказки, описывая славную битву.
Готовясь к великолепным приемам, какие граф давал во дворце Веселой Науки, Анжелика следила за их превосходной организацией. Теперь ее фигурка мелькала на кухнях, в помещениях, где составлялись вазы из фруктов и десертов, в погребах, где она выбирала вина, в залах для званых обедов и танцев, на террасах, а за ней всегда следовали три негритенка.
Она привыкла к их забавным круглым и черным личикам.
В Тулузе было множество рабов-мавров, потому что порты Эг-Морт и Нарбон находились на Средиземном море, где хозяйничали пираты.
Чтобы добраться морем из Нарбона в Марсель, нужно было снаряжать целую экспедицию. Жители Тулузы до сих пор потешались над злоключениями одного гасконского сеньора из графства Фуа, который во время поездки был взят в плен арабскими галерами. Король Франции незамедлительно выкупил его у султана Берберии, властвующего над Алжиром, но возвратившийся пленник успел сильно исхудать, и он не скрывал, что очень страдал от жары у мавров, вращая норию[61], которая черпала воду…
Один Куасси-Ба немного смущал Анжелику. Когда она видела, как перед нею появлялся этот гигант с глазами, словно из белой эмали, ею на мгновение овладевал страх. Между тем он казался очень добрым. Мавр не отходил от графа де Пейрака, именно он охранял в глубине дворца двери загадочной комнаты. Той, где исчезал граф каждый вечер, а иногда и днем. Анжелика не сомневалась, что это тайное место служит хранилищем реторт и склянок, о которых Энрико говорил кормилице, и ей было бы очень любопытно проникнуть туда, но она не осмеливалась.
Один из посетителей отеля Веселой Науки позволил ей узнать эту новую грань странной натуры ее мужа.
Незнакомец был весь в пыли. Он путешествовал верхом и ехал из Лиона через Ним. Это был довольно высокий мужчина лет тридцати пяти. Сначала он заговорил по-итальянски, затем перешел на латынь, которую Анжелика понимала плохо, и закончил приветствие на немецком. Именно на этом языке, хорошо знакомом Анжелике, граф и представил путешественника.
— Профессор Берналли из Женевы оказал мне большую честь, приехав побеседовать со мной о научных проблемах, которые мы вот уже долгое время обсуждаем в регулярной переписке.
Со свойственной итальянцам галантностью гость поклонился и начал сбивчиво объясняться. Он, несомненно, быстро надоест своими абстрактными разговорами и формулами такой очаровательной даме, которую должны заботить более интересные вещи. Он уже смущен тем, что ей пришлось позаботиться о прохладительных напитках и закусках. Кроме того, ученый беспокоился, что может наскучить молодой женщине.
Отчасти из бравады, отчасти из любопытства Анжелика попросила разрешения присутствовать при разговоре. Однако чтобы не показаться нескромной, она расположилась в углу близ открытого окна, выходившего на внутренний дворик.
Была зима, стояла холодная, но сухая погода, и по-прежнему светило солнце. Во дворе дымились жаровни, у которых грелись слуги.
Анжелика вышивала и прислушивалась к беседе мужчин, сидевших друг напротив друга. Казалось, Берналли был охвачен нетерпением поскорее начать разговор. Сперва они беседовали о людях, совершенно незнакомых Анжелике: об английском философе Бэконе[62] , о французах — философе Декарте[63] и инженере Блонделе[64]. О последнем оба собеседника высказывались с возмущением, потому что тот считал теорию Галилея бесплодными фантазиями.
Из всего сказанного Анжелика также поняла, что их гость был горячим почитателем, а ее муж — противником Декарта.
Расположившись в кресле в одной из своих излюбленных непринужденных поз, вытянув ноги перед собой и положив их на край маленькой скамеечки, Жоффрей де Пейрак казался не более серьезным, чем когда обсуждал с дамами рифмы сонета. Его собеседник, напротив, был страстно увлечен беседой и в напряжении сидел на краешке стула.
