разочаровать наших друзей, играя сегодня роль хозяйки на приеме.
Марго плотно сжала губы. У нее был свой собственный взгляд на любовные перипетии этой пары, кое-какие догадки и большая надежда, но самым важным достижением в их отношениях она считала то, что «он» всегда исполнял все капризы Анжелики! Впрочем, она отнюдь не была капризной, эта молодая хозяйка. Словно сказочная фея, она однажды появилась во дворце Веселой Науки и с тех пор безраздельно царила в нем…
Марго вздохнула.
— Уже давно никто не слышал, как поет Золотой голос королевства, — повторила камеристка, — и если мадам де Пейрак упустит возможность…
— Нет, я же сказала. У меня не лежит душа к музыке и танцам сегодня вечером.
— Неповторимый голос…
— Нет, нет и нет.
— Все равно! Однажды вы его обязательно услышите, — строго заявила Марго.
Но она перестала настаивать и приказала привести лошадей, вызвала двух молодых служанок Анжелики, эскорт и портшез для непродолжительных прогулок по окрестностям.
— Надо же, собралась целая процессия, и все ради короткой поездки, — проворчала Марго, расстроенная необходимостью покинуть оживленный город и предстоящий праздник.
Портшез больше походил на паланкин, с сиденьем и шторами, который два мула, один впереди, другой сзади, несли размеренной рысью.
Анжелика вспоминала тот вечер, в который Марго увозила ее в первую брачную ночь. После она еще несколько раз бывала в домике на Гаронне, но всегда днем, на небольших обедах, устроенных в тени деревьев. Понимая, как сильно разочарованы вынужденным отъездом Маргарита и девушки, Анжелика, как только устроилась и слегка поужинала, тут же отослала их обратно… Вооруженные стражники расположились вокруг стен дома. Оставшись одна, Анжелика вышла из комнаты на балкон. Ей не хотелось спать.
Здесь, на балконе, она когда-то собиралась лишить себя жизни, чтобы избежать ласк мужа… Воспоминания о том жутком вечере, больше похожем на скверный спектакль, окончательно ее расстроили.
Но самым отвратительным было то, что ей пришлось бы слушать вовсе не Золотой голос, а смех претенциозной Карменситы, быть любезной с нею и наблюдать за ее жеманными кривляньями перед Жоффреем.
Молодая женщина была раздражена до предела и опасалась, что даже несмотря на все свое воспитание она не смогла бы удержаться от того, чтобы не вспылить при посторонних и не бросить этой особе несколько резких фраз. Именно потому самым разумным было уединиться ненадолго и успокоиться. Тишина садов вокруг домика на Гаронне подействовала лучше любого лекарства.
Наступила ночь, но Анжелика по прежнему сидела на террасе. Понемногу безмятежный вид прибрежных полей и реки успокоил ее нервы.
Сегодня вечером она была не в силах остаться в Тулузе, поехать в карете на Фериа[79], большой праздник, где ей пришлось бы слушать певцов, а затем возглавить грандиозный прием, который граф де Пейрак устраивал в садах, освещенных венецианскими фонариками. Она ожидала, что муж заставит ее вернуться в город и принимать гостей, но никто не приехал и не потребовал беглянку. Это еще раз убедило ее в том, что она не нужна ему. Она никому здесь не нужна, она для них по-прежнему чужая.
Оставшись одна, Анжелика попыталась сосредоточиться и разобраться в своих мыслях.
Отец неоднократно предупреждал ее, что однажды она поплатится за чрезмерное любопытство. Но Анжелика никогда не отличалась излишней щепетильностью и не жалела об этом. Разве она виновата в том, что порой становится невольной свидетельницей некоторых разговоров, которые вовсе не предназначались для ее ушей? Или в том, что ее шаги так легки, что крестьяне Монтелу даже верили в ее дар становиться невидимой?
Так или иначе, она предпочитала знать правду.
Но какую правду?
Надо отдать должное мужу: разговаривая с Карменситой, Жоффрей никоим образом не унизил честь супруги. Почему же тогда ей обидно до слез? Анжелика не была такой наивной, чтобы полагать, будто граф де Пейрак не добьется успеха, пожелай он получить от других то, в чем ему отказывает собственная жена. Ведь в Тулузе среди высшего общества обманутые дамы и господа не были редкостью, с той лишь разницей, что над мужчинами потешались, а женщин жалели. Однако здесь, как и в Париже или при дворе, было не принято открыто проявлять образцовую супружескую верность. Подобные чувства считались дурным тоном и уделом мещан. Анжелика прижалась лбом к балюстраде. «А я — я никогда не узнаю, что такое любовь», — с грустью прошептала она.
Наконец, устав и не зная, чем себя занять, Анжелика решила возвратиться в комнату. И вдруг под окнами послышались звуки гитары. Она выглянула в сад, но в темноте тенистых рощ не смогла никого разглядеть.
«Наверное, Энрико пришел ко мне. Как мил этот юноша. Он решил меня развлечь…»
Но невидимый музыкант начал петь. Его сильный низкий голос не был голосом пажа.
С самых первых нот трубадур поразил сердце юной графини.
