Затем свою реплику вставлял Арнольф:
Анжелика слушала очень рассеянно. Она любила комедии, но близость Филиппа выводила ее из душевного равновесия.
«Если бы это могло быть правдой, — думала она, — если бы он прижал меня к себе вот так, без злобы, без обид, забыв все разногласия».
Ей хотелось повернуться к мужу и сказать: «Филипп, давайте прекратим вести себя как избалованные капризные дети… У нас много общего, много того, что позволило бы нам договориться и, наверное, даже полюбить друг друга. Я это чувствую, я верю в это. Когда-то давно ты был моим старшим кузеном, которым я восхищалась и о котором мечтала».
Она исподтишка взглянула на маркиза. Удивительно, но ее трепет не передавался этому великолепному телу, такому мужественному, несмотря на претенциозные наряды. Досужие сплетники напрасно рассказывали ужасы о маркизе дю Плесси: он не был ни маленьким Месье, ни шевалье де Лорреном — он был богом Марсом, богом Войны, суровым, неумолимым и холодным, как мрамор.
Неужели под этой нарядной оболочкой скрыты настоящие живые чувства мужчины? Казалось, он лишен всех человеческих эмоций! У Анжелики появилось гнетущее ощущение, что Филипп так же реагировал бы на нее, будь она деревянной статуей.
В пьесе «Школа жен» Мольер рассказывал о заурядных мужчинах, каких сотни, неважно, кем они были — мещанами или дворянами. Эти мужчины бесились, когда их обманывали, глупели под взглядом прекрасных глаз и менялись в лице, когда красивая женщина прижималась к ним чуть более томно. Но с Филиппом дю Плесси-Бельером психология великого комедиографа не работала. Чем же его можно пронять?
На сцене Арнольф узнал, что Агнесса не только не любит его, но и пылает страстью к светлокудрому Орасу. Он разразился проклятиями:
В своей шутовской и одновременно столь человеческой ярости Мольер был великолепен. Все знали, что в жизни он тоже ревнует и терзается из-за излишнего кокетства прелестной Бежар.
