средство оказаться на противоположном конце дороги, не успею я повернуться к вам спиной. Лучше всего подойдет мой кнут для собак, с которым вы уже знакомы, не так ли? Да, мне помнится, тогда вам пришлось опустить голову пониже. Или… Я думаю еще об одном наказании, которое может показаться вам более мучительным, чем кнут, и это побуждает меня применить именно его.
— Не стоит напрягать воображение, Филипп. Вы слишком щепетильный учитель. Из-за трех слов, брошенных случайно…
— Но вы обращались к королю!
— Король — тоже человек, как и другие.
— Чушь! Король — это король. Вы должны ему повиноваться, уважать его и боготворить.
— А что еще я должна? Предоставить ему возможность распоряжаться моей судьбой, порочить мою репутацию, высмеивать мое доверие?
— Король — хозяин. Он имеет на вас все права.
Анжелика мгновенно повернулась к мужу и с гневом посмотрела на Филиппа.
— Ну конечно!.. А если ему в голову придет фантазия сделать меня своей любовницей, как я должна поступить в этом случае?
— Согласиться. Неужели вы еще не поняли, что самые красивые дамы, украшение французского двора, находятся здесь лишь ради удовольствия царственных особ?
— Позвольте мне назвать вашу точку зрения более чем щедрой, особенно для мужа! Я понимаю, что вы не испытываете ко мне ни малейшей привязанности, но, по крайней мере, в вас должен говорить инстинкт собственника.
— Все, чем я владею, принадлежит королю, — сказал Филипп, — никогда в жизни я не откажу ему ни в единой просьбе.
От досады Анжелика даже вскрикнула: муж умел задеть за живое. А на что она надеялась? На протест, который выдал бы его ревность? Этому не бывать. Филипп ни капли не дорожит ею, что и дает понять без обиняков. Его мимолетное внимание тогда, у камина, было обращено к кукле, которая удостоилась высокой чести родить ему наследника. Расстроенная Анжелика резко повернулась обратно к зеркалу, опрокинув коробочку с «мушками» и дрожащей от злости рукой взяла сначала один гребень, потом другой.
Филипп наблюдал за ней с нескрываемой иронией.
Анжелика выплеснула свою боль в потоке горьких слов.
— Правда, я же забыла! Для вас женщина — всего лишь вещь, разменная монета. Женщина годится только для рождения детей. Вы относитесь к ней хуже, чем к кобыле или к лакею. Ее покупают, перепродают, торгуя ее честью, зарабатывают почести для себя, а затем, когда она становится ненужной, выбрасывают на свалку. Вот кем является женщина в глазах мужчин вашего склада. Нечто похожее на кусок пирога, на блюдо с рагу, на которое набрасываются, когда голодны.
— Забавная картина, — усмехнулся Филипп, — я и не отрицаю, что это так. Сейчас, с горящими щеками, в этом легком платье — признаюсь, вы мне кажетесь весьма аппетитной. И клянусь, с каждой секундой мой внезапный голод только усиливается.
Он быстро подошел к жене и уверенным жестом положил руки на ее округлые плечи. Анжелика сбросила его руки и стянула на груди края лифа.
— На это даже не рассчитывайте, дорогой, — холодно произнесла она.
Филипп резким жестом снова распахнул ее лиф, оторвав три алмазные застежки.
— А разве я спрашиваю вашего согласия, манерная дура? — прорычал он. — Вы еще не поняли, что принадлежите мне? Ха-ха! Я прекрасно знаю ваше уязвимое место. Гордая маркиза желает, чтобы с ней были предупредительны!
Он грубо стянул с нее лиф, разорвал нижнюю рубашку и с жестокостью наемника во время грабежа сжал ее грудь.
— Может быть, вы забыли, кем являлись некогда, мадам маркиза? Вспомните те времена, когда вы бегали по полям неотесанной деревенщиной, с сопливым носом и грязными ногами. Как сейчас вижу вас в дырявой юбке со спадающими на лоб волосами. Но даже тогда вы были само высокомерие!
Он поднял лицо Анжелики, чтобы она смотрела прямо ему в глаза, и с такой силой сдавил виски, что ей показалось, будто у нее сейчас треснет череп.
— Эта девка вылезает из старого полуразвалившегося замка и позволяет себе дерзить королю!.. Коровник — вот ваше место, мадемуазель де Монтелу. Недаром вы так хорошо себя здесь чувствуете. И я намерен пробудить в вашей памяти воспоминания о сельской жизни.
— Оставьте меня! — закричала Анжелика, пытаясь ударить мужа.
Но она чуть не разбила кулаки о железную кирасу и со стоном стала трясти руками. Филипп расхохотался и набросился на жену, которая все еще продолжала отбиваться.
— Ну-ка, сопливая пастушка, дайте задрать вам юбку без лишних церемоний.
Филипп схватил ее в охапку, поднял и понес к куче сена, лежавшей в темном углу сарая.
Анжелика кричала:
— Оставьте меня! Оставьте меня!
— Замолчите! Вы переполошите весь гарнизон.
— Тем лучше. Все увидят, как вы со мной обращаетесь.
