он хотел знать правду, а другого способа выяснить ее он не смог придумать.
Он последует за ней туда, где она живет, найдет проходимца, которого, как видно, ранил его кучер, пригрозит ему силой, которую он не мог позволить себе применить к девушке, и вынудит рассказать ему правду.
Его память вернулась к тому моменту, когда она стояла рядом с его кроватью в аккуратной белой ночной рубашечке. Смогла бы она действительно его ударить? Он все еще помнил выражение ее лица, когда она подняла нож — смесь гнева, сомнений, страха и неуверенности. Гордость и упрямство толкнули ее на это покушение. Но он по-прежнему не понимал, в каком преступлении он, по ее мнению, был виновен. Не понимал хода ее мыслей настолько, чтобы знать наверняка, что она может сделать, а что — нет.
У него в голове все завертелось с тех пор, как он впервые увидел ее, замызганную черноволосую бродяжку с длинными красивыми ногами и соблазнительным задиком. В чем же он, по ее мнению, виноват?
Она была слишком взрослой, чтобы оказаться его отпрыском, незаконной дочерью от какой-нибудь давно забытой девки. Может, он дурно обошелся с ее сестрой или матерью? Бросил какую-нибудь ее подружку, считавшую себя влюбленной в него? Но возможно, за этим стоит что-то иное. Ненависть в ее глазах была слишком сильной. Она сказала, что к войне это не имеет отношения, так что дело не в каком- нибудь солдате противника, которого он убил или искалечил.
— Черт возьми! — произнес он вслух, выезжая на склон над Хэмпстедской дорогой. — В чем же, черт побери, дело?..
— Полегче, старина, — он натянул поводья, заставив Трэя перейти на шаг. На вершине гребня, скрывшись за толстым стволом дерева, Рейн остановился и спешился. Внизу Джоселин и мальчик бежали за молочным фургоном в сторону Сити. Они прыгнули на запятки, забрались внутрь и затаились под холстиной, прикрывавшей бидоны с молоком. Рейн улыбнулся про себя. За ними не трудно уследить. Небольшая прогулка в Лондон, и он все узнает.
Лондон. Женевьева. Черт. Впервые за весь вечер он осознал, что напрочь забыл о леди Кэмпден и ее угрозах. Он тяжело вздохнул. Он не хотел ее видеть. И вот вмешалась судьба, и его путь был предопределен. Женевьева может делать, что ей заблагорассудится; он упустил шанс остановить ее. Он надеялся на то, что ей хватит ума не рассказывать мужу об их недостойной связи, но если она все-таки это сделает, то так тому и быть.
Он подумал о ее бьющей в глаза чувственной красоте и, к своему удивлению, вспомнил о другой темноволосой красавице, что была моложе, гибче и грациознее. Ее грудь была высокой и крепкой. Ее глаза — васильково-синими, черты лица — тонкими, ноги — длинными и красивыми. Не будь она такой мстительной девчонкой, он бы нашел ее чертовски привлекательной.
Он подумал о ее тонкой талии, ее крепкой округлой попке, и его тело напряглось, лосины на чреслах натянулись.
Зачем обманываться? Эта женщина зажгла его кровь. За ужином, каждый раз, глядя на нее, он вспоминал о том, как она, сопротивляясь, изгибалась под ним в экипаже. А после того, как он боролся с ней в постели, он думал еще о ее нежной коже, о ее длинных упругих ногах, о ее плоском животе. Он помнил прикосновение ее грудей и желал их видеть.
Когда Рейн услышал шум в ее комнате, он поднялся наверх, увидел мальчишку и понял, что она на крыше, его сердце едва не выскочило из груди. Она чуть было не добилась своего. А могла бы погибнуть. И от одной мысли об этом у него защемило в груди.
Он втащил ее через окно и готов был задушить. Сквозь тонкую рубашку он ощутил ее груди, изгиб ее спины, и ему захотелось сорвать одежду с этого аппетитного тела и часами заниматься с ней любовью.
Если уж быть честным с самим собой, то не только правды желал он от привлекательной девчонки. А учитывая то, через что она заставила его пройти, он может себе позволить лелеять эту таившуюся где-то в глубине сознания мысль.
Его губы изогнулись в улыбке.
— Посмотрим, сорвиголова, не приведет ли путь твоей мести в мою постель.
Следуя по закутанной туманом дороге за молочным фургоном, Рейн усмехнулся про себя и перевел коня в галоп.
Глава 4
Поездка в фургоне казалась бесконечной.
Джоселин и Такер почти не разговаривали, оба слишком устали от напряженных событий этого вечера и слишком беспокоились за своего друга. Они вздремнули, склонив головы на деревянные борта фургона. В теле Джоселин болела каждая косточка, ее мускулы ныли от усталости, а на ногах после драки с виконтом остались синяки.
Этот сон длился недолго, но отдых придал Джо немного сил — достаточно, чтобы увернуться от метлы в руках возницы, обнаружившего их спящими в фургоне.
После этого они двинулись в город по узким улочкам в сторону чердака над пивной Боссуэлла возле Друри-Лейн. Даже в этот поздний час в старом покосившемся здании было шумно от клиентов, в основном — любителей джина, с треском катившихся в тартарары. Джоселин так привыкла к этому шуму, что почти не могла заснуть без него.
— Слава Богу, добрались, — сказала она Таку, когда они подходили по темному переулку к черному ходу.
— Надеюсь, Броуни там не слишком суетится. Мои повязки — не фонтан.
— Достаточно того, что они смогли остановить кровь. Это главное.
— Я перетянул ему руку веревкой. Это замедлило кровотечение.
Джоселин только кивнула, у нее засосало под ложечкой от мысли об умирающем Броуни. Приподняв желтое муслиновое платье, чтобы оно не волочилось по грязи, она взобралась по скрипучим ступенькам на чердак и распахнула дверь мансарды.
Броуни лежал на матрасе рядом с уголком, который Такер обустроил для себя. В противоположном конце комнаты за занавеской была постель Джоселин — они не могли себе позволить большего уединения. Маленькое слуховое оконце едва пропускало воздух, оно почти совсем почернело и засалилось от копоти, а их единственная роскошь — старинная железная жаровня на ножках — стояла рядом с дверью.
— Броуни, — тихо позвала Джоселин, опускаясь рядом с ним на колени. — Это я, Джо, Он схватил ее за руку, и она почувствовала, какая у него холодная и влажная ладонь.
— Я знал, что ты его обставишь. Смылась, да? Я горжусь тобой, Джоли.
— Такер помог мне сбежать. Теперь мы беспокоимся только о тебе.
Она подоткнула истертое одеяло, прикрывавшее седеющие волосы на смуглой груди Броуни, и взглянула на красный от крови рукав его домотканой рубашки. Он потерял много крови. Она видела, что он очень слаб.
— Этот гад тебя не ранил?
— Нет… со мной-то все в порядке.
Она сняла бинты, оказавшиеся обрывками шерстяного одеяла Такера, второпях сложенного и запихнутого в рану. Пуля прошла насквозь на предплечье Броуни.
— Этот сукин кот слишком был, наверное, занят твоими юбками и совсем спятил, — пробормотал Броуни.
Джоселин покраснела, вспомнив минуты, проведенные в постели Стоунли.
— На мне не было юбок, помнишь?
Она сняла с плеч ночную рубашку и стала рвать тонкую ткань на полосы.
Серые глаза Броуни оглядели ее.
— Судя по тому, как шикарно ты смотришься в этом желтом платье, сейчас на тебе именно юбка.
Щеки девушки зарделись еще ярче. Она надеялась, что никто этого не заметит в слабом свете свечки.
— Он сжег мою одежду.
Она почувствовала, как мускулы Броуни напряглись.
— Этот грязный тип раздел тебя? Как тебе удалось приструнить его? Держу пари, у него все встало, едва он увидел твое тельце.
