прикладываете усилия, день за днем вы будете получать пользу. Ваши представления в целом будут меняться.
— Я думаю, эти две практики очень разумны... — Далай Лама замолчал, не слишком уверенный в том, что «разумны» — правильное слово. Он уставился в пространство, сложив ладони перед лицом. — Пожалуй, «эффективны». Думаю, понимание пустоты делает все более податливым, а сострадание придает этому новую форму.
В конце этого предложения он хлопком сложил ладони, словно в тарелки ударил.
— Как формованная глина, — вставил Лхакдор.
— То, что я говорю о сострадании, — нечто живое, связанное с моим собственным опытом, — продолжал Далай Лама. — Я рассказываю о своем опыте другим людям, делюсь некоторыми своими переживаниями, и тогда они понимают: тут есть что-то настоящее, живое. С другой стороны, у многих создается впечатление, будто это нечто вроде буддийских «небес» — просто идея, просто концепция, ничего живого...
— Просто красивая сказочка, — перевел Лхакдор.
Далай Лама раскачивался на кресле, сотрясаясь от смеха.
Глава 13
Создание космического йога
В прежних интервью Далай Лама подробно объяснил мне концепции взаимозависимости и пустоты. Это две стороны одной медали, два разных способа прийти к пониманию одной идеи. Вот что он сказал мне: существование всего — например, кофейных чашек или чувства ревности — полностью зависит от сложного переплетения взаимоотношений. Поэтому, если провести достаточно глубокий анализ, не найдется логической возможности независимого существования чего-либо. Таким образом, в терминологии Далай Ламы, можно сказать, что нет ничего, что существовало бы само по себе. Ничто не обладает индивидуальным, неотъемлемым существованием. Другими словами, все сущее суть пустота. Далай Лама считает, что для того, чтобы полностью осознать эти ключевые концепции, чтобы выйти за пределы просто интеллектуального понимания, необходима и обязательна неустанная духовная практика, включающая продолжительные медитации.
Беседуя с Далай Ламой в тибетском монастыре в Бодхгайе, я спросил его, как он впервые познакомился с концепцией пустоты и как она постепенно заняла столь важное место в его жизни.
— Пустота — далеко не простая для понимания концепция, — ответил мне Далай Лама. — Но как только я достиг определенного понимания, осмыслил некие недвусмысленные и очевидные представления, я понял, что она применима почти ко всем событиям и ситуациям.
Он повернулся к Лхакдору и поговорил с ним по-тибетски.
— С возрастом количество знаний увеличивалось, и влияние пустоты на жизнь Его Святейшества становилось более значительным, — перевел Лхакдор.
— Хотя, пожалуй, уже лет в двадцать я обнаружил подлинный интерес к пустоте, — продолжил Далай Лама, покачиваясь на кресле. — Помню один случай. В 1954 году я посетил Пекин. Пока я был там, в Китае, у меня выдалось несколько не слишком загруженных дней. И я вызвался изучать пустоту с Лингом Ринпоче, моим старшим наставником. Это доказывает, что уже тогда этот вопрос очень меня интересовал.
Далай Лама замолчал, ритмичное покачивание прекратилось. Он замер, выпрямившись, и какое-то время смотрел в пространство, потом потер щеку, провел рукой по груди и обратился по-тибетски к Лхакдору. Лхакдор наклонился вперед и, неотрывно глядя на Далай Ламу, перевел его слова:
— Это произошло, когда Его Святейшеству было уже под тридцать, в 1963 году. Однажды он читал буддийский текст. И когда дошел до слов: «Я» — всего лишь приложение к субъекту, являющемуся совокупностью физических (умственных и физических) свойств», у него появилось особое ощущение, странное ощущение. — Лхакдор перешел на хриплый шепот; мне пришлось прислушиваться, чтобы разобрать, что он говорит.
— И как долго это ощущение сохранялось? — спросил я.
— Думаю, это ощущение сохранялось несколько недель, — ответил Далай Лама. Он снова что-то по-тибетски сказал Лхакдору. Лоб его разгладился, он опустил взгляд на пол и как-то озадаченно широким плавным движением руки обвел лежащий на полу ковер.
— Тогда, — переводил Лхакдор, — что бы Его Святейшество ни увидел — людей, предметы... ковер, например... он видел их как ковер или как людей, но одновременно осознавал, что они не имеют никакой сущности. У него было отчетливое ощущение, что не существует никакого «Я». Не в том смысле, что «Я» вообще не существует, а отчетливое ощущение, что нет «Я» в том виде, в котором его обычно понимают.
— Отсутствие прочной, отдельной от всего остального реальности, — подчеркнул Далай Лама. Он поднес руки к груди и сжал кулаки.
— Это было какое-то видение? — неуверенно уточнил я, сомневаясь, разумно ли направлять разговор в эту сторону. Я уже понял, что беседа сделала неожиданный поворот. Сейчас Далай Лама говорил со мной о чем-то очень личном, о чем, вероятно, слышало всего несколько человек.
— Нет, — ответил он.
