снова убеждался, насколько верно учение о непостоянстве.
Наконец я достиг Бодхгайи. Я чувствовал себя глубоко взволнованным тем, что нахожусь в том месте, где Будда достиг Просветления. Но мое счастье было недолговечным. Пребывая там, я получил записку от своих китайских сопровождающих, в которой говорилось, что Чжоу Энь-лай возвращается в Дели и желает видеть меня. Затем, уже в Сарнатхе, я получил телеграмму от генерала Чжана Дзинь-у, в которой мне предлагалось вернуться в Лхасу немедленно. Вероломные реакционеры и пособники империалистов замышляют переворот, и мое присутствие настоятельно необходимо — так было сказано в ней. Я приехал обратно в Дели, на вокзале меня встречал китайский посол. Он сказал, чтобы я отправился с ним в его автомобиле в посольство, чем были очень встревожены мой гофмейстер и телохранитель. В посольстве я встретился с Чжоу Энь-лаем. Так как эти двое боялись, что меня похитят, они приехали к посольству, и не будучи уверены, действительно ли я нахожусь там, попросили кого-то передать мне свитер, чтобы посмотреть, какая будет реакция. Тем временем у меня состоялся откровенный разговор с Чжоу. Он сообщил, что ситуация в Тибете ухудшилась, заметив, что китайские власти готовы использовать силу, чтобы подавить всякое народное восстание.
Здесь я вновь заявил, довольно резко, что обеспокоен той линией поведения, которую проводят китайцы в Тибете, заставляя нас принимать нежелательные реформы, несмотря на неоднократные недвусмысленные заверения в том, что не будут делать ничего подобного. Он отвечал, как всегда, с приятной улыбкой, что Председатель Мао объявил, будто никакие реформы не будут вводиться в Тибете по крайней мере еще шесть лет. А если и тогда мы будем еще не готовы, то они могут быть отложены хоть на пятьдесят лет, если это необходимо: Китай хочет только помочь нам. Видя, что не убедил меня, Чжоу продолжал, что понимает: я хочу нанести визит в Калимпонг. Это было правдой. Меня попросили дать некоторые учения многочисленному тибетскому населению, которое проживало там. Он убедительно советовал мне этого не делать, так как там "полно шпионов и реакционных элементов". Также добавил, что я должен доверять индийским деятелям с большой осторожностью: одни из них надежны, но другие опасны. Затем он переменил тему: не соглашусь ли я, — спросил он, — вернуться в Наланду и в качестве представителя Китайской Народной Республики вручить местной организации денежный чек и останки Тан-съена, китайского духовного мастера. Зная, что на этой церемонии будет присутствовать Пандит Неру, я согласился.
Когда я увидел индийского премьер-министра в очередной раз, при нем был экземпляр "Соглашения из семнадцати пунктов". Он снова убеждал меня вернуться в Тибет и сотрудничать с китайскими властями на основе "Соглашения". "Этому нет никакой альтернативы", — сказал он, добавив, что должен четко выразить свое мнение о невозможности предоставления Индией какой бы то ни было помощи Тибету. Он заявил мне также, что я должен поступить так, как посоветовал Чжоу Энь-лай, и вернуться в Лхасу, не задерживаясь в Калимпонге. Но когда я стал настаивать на поездке в Калимпонг, он вдруг изменил свое мнение. "Индия — свободная страна, в конце концов", — сказал он. "Вы не нарушите этим никаких ее законов". Затем он обещал сделать все необходимые распоряжения для этого визита.
Когда я поехал в Калькутту поездом с небольшим числом сопровождающих меня лиц, был февраль 1957 года. И помню, что по дороге моя мать, не признавая никаких условностей и чувствуя себя совершенно непринужденно, достала маленькую печку и приготовила вкуснейшую "тхугпу" (традиционный тибетский суп с лапшой). После прибытия в столицу Западной Бенгалии мы остановились там на несколько дней, а затем вылетели на север в Багдору, где жаркие просторы Индийской равнины сменяются начинающимися здесь скалистыми отрогами Гималаев. Последний участок пути мы проехали на джипе. Когда приехали в Калимпонг, я остановился в том же самом доме, принадлежащем бутанской семье, в котором останавливался и мой предшественник во время своего бегства в Индию. Они отвели мне ту же самую комнату, в которой жил он. Странным совпадением было попасть в этот дом в таких похожих обстоятельствах. Эта очень дружелюбная семья была семьей бутанского премьер-министра, позднее убитого. У них было три молодых сына, самый младший из которых проявлял большой интерес к гостю. Он заглядывал в мою комнату, как бы проверить, не надо ли мне чего, а затем со смехом скатывался вниз по перилам.
Вскоре после прибытия я встретился с Лукхангвой, моим бывшим премьер-министром, который недавно приехал из Лхасы под предлогом совершения паломничества. Я был очень рад видеть его, хотя мне стало сразу ясно, что он в высшей степени не одобряет моего возвращения домой. Два моих брата, которые тоже приехали в Калимпонг, были согласны с ним и теперь стали пытаться убедить меня остаться. Они втроем также просили Кашаг не разрешать мне возвращаться. Пока братья были в Бодхгайе, они установили контакт с некоторыми сочувствующими индийскими политиками, один из которых — Джая Пракаш Нараян — обещал при ближайшем благоприятном случае поднять голос Индии в защиту свободы Тибета. Мои братья, Лукхангва и некоторые другие считали, что когда это произойдет, Неру будет вынужден поддержать независимость Тибета. Кроме того, Индии совершенно не выгодно, что на ее северной границе находятся китайские войска. Но я не был в этом всем убежден. Я спросил Нгабо Нгаванга Джигмэ (главу той делегации, которую принудили подписать "Соглашение из семнадцати пунктов"), тоже сопровождавшего меня, что он думает. Его совет состоял в том, что был бы смысл остаться в случае, если бы существовала возможность выдвинуть определенный план. Но за неимением ничего конкретного он считает, что нет никакой альтернативы, кроме возвращения.
Я проконсультировался с оракулами. Далай Лама может спрашивать совета у трех основных оракулов. Двое из них, из Нэйчунга и Гадонга, присутствовали здесь. Оба они сказали, что я должен вернуться. Когда во время одной из консультаций вошел Лукхангва, оракул очень рассердился и приказал ему оставаться снаружи. Оракул, казалось, знал, что Лукхангва принял свое решение. Но Лукхангва не обратил на него внимания и сел. Позднее он подошел ко мне и сказал: "Когда люди приходят в отчаяние — они просят совета у богов. А когда боги приходят в отчаяние — они говорят неправду!".
Двое моих братьев были непреклонны в том, что я не должен возвращаться в Тибет. Оба они, как и Лукхангва, были сильными личностями и
