– Я благодарна за то, что мне дали хоть какое-то образование, – холодно произнесла девушка. – Думаю, мне пора вернуться в гостиную. Я могу понадобиться тете Анне. – И, не дожидаясь ответа, она проскользнула мимо Антона.
Вечером, после ухода гостей, пришедших проводить в последний путь дядю, вся семья собралась в библиотеке, чтобы узнать завещание покойного. В библиотеке, как всегда, пахло кожей переплетов книг и дорогими сигарами. Тетя Анна, сильно сдавшая в последнее время, но сохранившая остатки былой красоты, сидела прямо. Четыре ее дочери, младшей из которых исполнилось шесть лет, а старшей – семнадцать, расположились на обитой желтой парчой кушетке. Все они походили друг на друга и на своего отца – такие же голубоглазые, узколицые, с такой же тонкой, с просвечивающимися сосудами кожей. Только Антон не был похож на них. Высокий, плотный, грузный. Он стоял, вальяжно облокотясь на письменный стол из орехового дерева, скрестив ноги в черных ботинках. Время от времени он кидал взгляд на Эмеральду, будто что-то притягивало его взор.
Эмеральда краснела и ерзала на стуле. Однако другие члены семьи, похоже, ничего не замечали.
Джереми Джудсон, семейный нотариус, костлявый мужчина, с круглой плешью на макушке, обрамленной жидкими каштановыми волосами, сидел за столом дяди Кельвина. В руках он держал папку с бумагами. Оглядев всех присутствующих, он прочистил горло.
– Все собрались? Можно начинать?
Тетя Анна не успела промолвить слова, как раздался голос Антона:
– Все, все. Валяйте.
Нотариус холодно посмотрел на говорившего.
– Ну что ж, раз все готовы… – Он взглянул на бумаги, поправил стопку документов и заговорил громко и монотонно: – Поскольку я имею честь выразить последнюю волю покойного, в соответствии с законом…
Сухие и безжизненные слова, как отмершие листья, падали, не проникая в сознание Эмери. Она смотрела в окно на сад тети Анны, на уходящую вдаль дорожку, с двух сторон обсаженную аккуратно подстриженными плакучими ивами высотой три фута от поверхности земли. Все равно в этом завещании о ней не будет сказано ни слова. Она всего лишь бедная родственница, девушка, которую приютили из чувства долга и воспитали как леди. Большего она и не могла ждать.
– «Я завещаю моей жене, Анне Робелэнд Делани, половину поместья, усадьбу Сто Дубов и все, что в ней находится…»
Девочки переглянулись, тетя Анна сидела неестественно прямо, лицо ее побледнело.
– А где моя доля? – закричал Антон. – Что он завещал мне?
– Я еще дойду до этого, – процедил нотариус. – Успокойтесь, пожалуйста, господин Делани. Уверяю, о вас не забыли.
«Другая половина поместья должна быть поделена поровну между сестрами и Антоном. Однако за Антоном закрепляется его доля при условии, что он останется управлять поместьем», – продолжал нотариус.
– Что?! – Антон, который полулежал на столе, вскочил. – Он… Это, должно быть, ошибка. Почему я должен оставаться здесь? Я вовсе не хочу заниматься поместьем… как какой-то наемный управляющий. Я…
– Такова воля вашего отца, мистер Делани, он хотел, чтобы вы остались с матерью и выполняли нелегкие обязанности управляющего, – сухо заметил нотариус. – И если вы откажетесь работать управляющим, то потеряете право на свою долю наследства.
Антон сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Эмеральде показалось, что он вот-вот бросится на нотариуса и ударит его. Через несколько секунд Антон медленно разжал пальцы, но лицо его оставалось багровым. Все зашептались. Перекрывая глухой гул голосов, Джудсон произнес:
– Здесь написано еще кое-что. Если вы не возражаете, я зачитаю все завещание, а потом мы сможем обсудить, каким образом его выполнить.
Эмеральда с удивлением узнала, что у дяди была еще собственность. Он, оказывается, владел фабрикой по переработке хлопка, и у него были драгоценности, которые принадлежали еще его матери. Большинство из них он завещал дочерям, за исключением изумрудной подвески, которая досталась Эмеральде Реган, дочери его брата Роберта Делани и женщины по имени Офелия.
Подвеска! С изумрудом – камнем, который дал ей имя. На мгновение Эмеральде показалось, что рука умершего дяди ласково коснулась ее.
Но почему же все-таки нотариус назвал ее отца Робертом Делани, а не Робертом Реган и ее мать – Офелией, в то время как ее звали Мария?
«Конечно, это ошибка», – быстро пронеслось у нее в голове. Однако она заметила, что тетя Анна отвела в сторону глаза, а Антон как-то странно посмотрел на нее.
За час все дела были завершены. Анна с покрасневшими глазами молча отправилась наверх. Эмеральда пошла в комнату, которую делила вместе с Чармиан. Мысли ее путались. К счастью, кузины не было, и она могла побыть одна. Устроившись в мягком кресле, Эмери взяла в руки альбом и карандаш и принялась рисовать. Не прошло и минуты, как на листке появилось лицо Антона, такое, каким она его увидела только что в библиотеке: искаженное гневом, с перекошенным ртом.
Итак, Антон будет жить в усадьбе. Она вспомнила, как он шарил глазами по ее телу. Он будет здесь управляющим. И будет вести себя как хозяин двух сотен рабов, своих четырех сестер, матери и ее, Эмеральды. Она поежилась и скомкала листок с рисунком.
Эмеральда спала беспокойно. Ее мучили тревожные сны. Сны, в которых Антон прижимал ее к живой изгороди. Глаза его наливались кровью, лицо перекашивала гримаса гнева и животного желания. Она видела свою мать, Марию Реган, но лицо ее расплывалось, и были видны только слезы, текущие по нему.
Девушка проснулась в испарине, с чувством потерянности и одиночества. Эта путаница с именами в завещании наверняка всего лишь описка, ошибка чиновника.
