и ровным. Лицо его побледнело до прозрачности.
Эмери вспомнила, каким он был в Каунсил Блафсе, живым, подвижным, полным энергии, как он весело скакал на своем Ветерке. Сейчас он калека или останется таковым, если выживет, переживет потрясение, вызванное ампутацией.
– Мне кажется, жара нет, – повторила Маргарет, словно успокаивая себя. – Моя мама говорила, что у детей громадные восстановительные возможности. Поэтому они легко и быстро поправляются, если, конечно, не умирают… О Эмери! – Голос Маргарет сорвался, и она упала в объятия Эмери.
– Надо приготовить ему что-нибудь вкусненькое, – быстро проговорила девушка. – Крепкий мясной бульон, яблочный пирог, он ведь любит его.
– Я замочу яблоки. Надеюсь, у меня их хватит. Если нет, то займу немного. У Труди наверняка найдется. Их папа так любит поесть, что еды они набрали больше чем достаточно.
Труди. Даже Маргарет не замечает в ней ничего, кроме великодушия. И снова Эмери почувствовала странную смесь доброты и ненависти. Ей следует любить Труди, невзирая на ее распущенность, однако достаточно Эмери взглянуть на нее, как тут же представляет ее в объятиях Мэйса…
Эмери сказала, что останется с Тимми, пока Маргарет приготовит ему поесть и отдохнет.
– Отдохнуть? Нет… – Маргарет приложила руки к животу. – Надо посмотреть, как там Сьюзи. Она так напугалась ночью… – Губы Маргарет дрожали.
Когда Маргарет ушла, Эмери присела рядом с бочонками с мукой и беконом и протянула руку ко лбу мальчика.
«Все еще горячий, – с тревогой подумала она, – хотя и не такой, как накануне». Она подоткнула одеяло.
Мальчик застонал во сне.
– Мама… – шептал он. – Эмеральда… Эмеральда нагнулась над ним:
– Я здесь, Тимми.
Тимми поднял бледные веки.
– Эм, они отрезали ее? Мою ногу? Я помню… Мне было так больно…
– Да. Ее отрезали. Но только чтобы тебе стало лучше, Тимми.
Он замолчал. Зрачки его глаз почернели. Он казался стариком, тело которого уже отжило свое.
– Тимми, – прошептала она, – все не так страшно, как ты думаешь. – Эмери замолчала, боясь разрыдаться.
Какие слова найти, чтобы успокоить его? Их не было. В этих диких краях кому нужен был безногий инвалид? Как он найдет себя в этой жизни?
И все-таки она не должна так думать. Надо заставить Тимми думать по-другому, иначе он умрет.
– Тимми, я могу показать тебе несколько новых рисунков, – оживленно предложила она. – Я нарисовала Ветерка, Сьюзи и ее куклу. И… и Перо, как он спит в тени. – Она постаралась улыбнуться. – И даже толстого папашу Вандербуша, как он отдуваясь тащит на гору повозку…
Но Тимми никак не отреагировал. Он молчал.
– Хочешь, я почитаю тебе? После завтрака мы с мамой вынесем тебя из повозки. Может быть, позвать в гости Жана и Боба?
Но, видя полное равнодушие мальчика, она замолчала. Взгляд его был устремлен в одну точку, он был поглощен только своей бедой. Эмеральда вздохнула.
– Болит? Ты хочешь поспать? Тогда спи. Отдых придаст тебе силы, и ты быстрее поправишься.
Тимми покорно закрыл глаза.
День отдыха подошел к концу, прошел еще один день. Теперь они снова шли, стараясь наверстать упущенное время.
Маршрут их отклонился к югу. Холмы, гладкие и круглые на северо-западе, вставали сплошной стеной, поднимаясь все выше и круче. Рукава, на которые разбивалась река Платт, имели странные названия: Рукав Ядовитого Паука или Отравленный Рукав. Мэйс сказал, что это из-за щелочной воды.
Эмеральда с любопытством взирала на сияющие белые острова. Это солончаки, объяснил ей Мэйс, некоторые эмигранты соскребали с их поверхностей белый порошок и добавляли вместо соли и соды в тесто для бисквитов.
Они миновали скалистый массив, отмеченный в их маршруте как Красные Холмы. Действительно, эти скалы отливали всеми оттенками красного: пунцовым, алым, вишневым, оранжевым, огненным.
От вида окружающей местности у Эмери захватывало дух, и в то же время очертания этих мистических скал и мертвых вод говорили ей о том, что они попали в иной, странный и враждебный мир.
Дорога вела их прочь от реки Платт к Сладкой реке, названной так, по словам Мэйса, потому что однажды в эту реку уронили несколько мешков сахара.
– Правда? И вода стала сладкой? – Но беззаботная улыбка Эмери выглядела фальшиво. Мысли ее были заняты переживаниями последних дней. И хотя нога Тимми заживала быстрее, чем можно было ожидать, настроение мальчика не менялось к лучшему.
Он ни с кем не хотел разговаривать, даже с матерью. Мальчик ни на что не жаловался, ел без аппетита. Однажды, когда мать стала рассказывать ему о Ветерке, он спрятал голову под одеяло и проплакал весь день.
Наконец они достигли Скалы Независимости. Громадная глыба серо-красного гранита упиралась вершиной в небо, а основание, казалось, вырастало прямо из реки. Мэйс с гордостью показал Эмери место,
